Том 1. Время Наполеона. Часть первая. 1800-1815
Шрифт:
Новые нравы. Это превращение совершалось медленно, и современники плохо различали его последовательные стадии. В момент принятия конституции VIII года Бонапарт сохранял еще своего рода республиканскую простоту. Лишь 30 плювиоза (19 февраля 1800 г.) он водворился в Тюильри, как это предписывал ему закон. Консульского двора еще не существовало. Сначала Бонапарт пожелал окружить себя собранием статуй героев: он велел украсить парадную галерею Тюильри статуями Демосфена, Александра Великого, Ганнибала, Сципиона, Брута, Цицерона, Цезаря, Тюренна, Конде, Вашингтона, Фридриха Великого, Мирабо, Марсо и др. Бонапарт сохранил отчасти республиканский церемониал, и в обиходе попрежнему употреблялось исключительно обращение «гражданин» [12] . По получении известия о смерти Вашингтона был объявлен траур во имя идей свободы и равенства. Но наряду с республиканскими обычаями начинают уже сказываться новые нравы или, вернее, робко возвращаются нравы «старого порядка». Снова открываются костюмированные балы в Опере; здесь — частью из реакционных симпатий, частью ради насмешки — наряжаются монахами, советниками парламента. Блестящий бал, данный Талейраном 6 вантоза VIII года (25 февраля 1800 г.), обнаружил стремление первого консула окружить себя представителями как старого, так и нового порядка: здесь были де Куаньи, Дюма, Порталис, Сегюр-старший, Ларошфуко-Лианкур, де Крильон, г-жи де Верженн, де Кастеллан, д'Эгильон, де Ноайль. Во время переворота 18 брюмера и в период временного Консульства Бонапарт окружал себя почти исключительно деятелями 1789 года, либералами, членами Академии; теперь он начинает подбирать себе новых людей для своего будущего двора и подыскивает их среди представителей старого порядка, потому что, как выразился он однажды об аристократах, «только эти люди и умеют служить». Либералы, принимавшие всерьез свою роль трибунов или законодателей и уже пытавшиеся стать в оппозицию, раздражали Бонапарта, и он
12
Но Бонапарт первый ввел в обычай употребление слова madamc вместо прежнего citoyenne (гражданка).
Влияние победы при Маренго на положение дел во Франции. Так как переговоры с Австрией сорвались, то Бонапарту представился случай приобрести на поле брани новые лавры, которые должны были содействовать укреплению его власти внутри государства. Конституция не предоставляла первому консулу права командования армией; главнокомандующим был назначен военный министр Бертье, уступивший свой портфель Карно. Таким образом, Бонапарт мог участвовать в кампании лишь как свидетель, но как свидетель, бывший действительным вождем армии. Приготовления к войне сопровождались в видах предосторожности различными ограничениями свободы. Три газеты были закрыты: Bien Informe, Journal des hommes libres и Journal des defenseurs de la pa trie.
Была восстановлена театральная цензура, и со сцены исчезла та комедия во вкусе Аристофана, свобода которой до сих пор была мало стесняема и которая уже более не воскресала. На время своего отсутствия, продолжавшегося с 16 флореаля по 12 мессидора VIII года (6 мая — 1 июля 1800 г.), Бонапарт не решился сохранить в своих руках осуществление исполнительной власти, и она была вверена согласно конституции второму консулу Камбасересу, который успешно справился со своими временными обязанностями. Было очевидно, что государственный механизм может действовать и без Бонапарта, и даже распространился слух, что временное правительство уже заранее определило порядок избрания преемника первому консулу на случай, если бы последний погиб на войне. Ввиду этого победитель при Маренго поспешил вернуться в Париж, даже не воспользовавшись всеми плодами своей блестящей и отважной победы. Он был встречен с почетом, но без пошлой лести, а Трибунат старался даже превозносить скорее героизм Дезэ. Но в крестьянской и рабочей массе возвращение Бонапарта вызвало взрыв энтузиазма, и народ начал верить в звезду первого консула, в его провиденциальную миссию [13] . Именно в этот момент Бонапарт, по-видимому, ясно и полностью осознал и сформулировал для себя свою честолюбивую мечту. Вслед затем заключение конкордата дало ему в руки самое действительное средство для ее достижения, а Люневильский и Амьенский мирные договоры, приобщив к его военной славе еще и славу миротворца, стали последней ступенью, через которую он достиг всемогущества.
13
Удовлетворение, вызванное у трудящихся Франции известием о победе при Маренго, меньше всего объяснимо верой «в звезду первого консула», в его «божественную миссию», — оно выражало лишь надежду народа на то, что разгром коалиции приблизит мир, положит конец войне, непрерывно продолжавшейся с 1792 г. и ставшей завоевательной из оборонительной и революционной, каковой она была во время диктатуры якобинцев» — Прим. ред.
Изгнание республиканцев. 3 нивоза IX года (24 декабря 1800 г.), когда Бонапарт на пути в Оперу проезжал в карете по улице Saint-Nicaise, один из роялистов, по имени Сен-Режан, сделал попытку убить его посредством взрыва бочонка с порохом, спрятанного в тележке. При этом было убито четыре человека и около шестидесяти ранено. Первый консул остался невредим. Гнев, вызванный в нем покушением, немедленно ассоциировался с его политическими интересами, и он приписал это преступление «якобинцам», т. е. тем республиканцам, которые остались верны республике. Прошло то время, когда он распинался перед ними, добиваясь их расположения, чтобы обеспечить успех плебисцита. Он ненавидел и боялся их больше какой-либо другой партии. Крики «впе закона», которыми они его преследовали в день 19 брюмера, все еще звучали в его ушах. Он поспешил воспользоваться удобным случаем, чтобы избавиться от некоторых из них и запугать остальных. Притом он хотел эффектным образом опровергнуть Питта, назвавшего его детищем и поборником якобинцев, и предстать перед Европой в роли охранителя порядка. Обнаружился целый ряд обстоятельств, доказывавших, что покушение на улице Сеи-Никез было делом рук роялистов; но несмотря на это Бонапарт упорно стремился нанести удар республиканцам. Так как Трибунат и Законодательный корпус не пропустили бы закона о проскрипции, то прибег-нули к исключительной мере: 14 нивоза (4 января 1801 г.) Государственным советом был составлен «правительственный акт», который был немедленно представлен Сенату, одобрен последним как «мера, необходимая в интересах охраны конституции», и опубликован 18 нивоза (8 января 1801 г.). Этим актом подвергались проскрипции, изгнанию, 130 республиканцев, которые должны были «быть отданы под особый надзор вне европейской территории республики»; они были осуждены уже не как сообщники Сен-Режана, а как участники сентябрьских убийств и анархисты, т. е. как представители оппозиции. Хотя эти республиканцы, к которым уже без постановления Сената добавили потом еще некоторых, были все одинаково невиновны, их подвергли, однако, очень неравным карам. Наиболее выдающиеся из них — Тало, Феликс Лепелетье, принц Гессенский, Шудье — избегли ссылки без сомнения благодаря двуличному образу действий министра полиции Фуше. Но бывший член Совета пятисот Дестрем, 19 брюмера в Сен-Клу бросивший в лицо Бонапарту слова сурового осуждения, был сослан в Гвиану и более не увидал Франции. Кроме него в Гвиану было сослано еще около сорока человек. Остальных, в том числе бывшего генерала Россиньоля, сослали на Махе, один из Сейшельских островов. Изложение одиссеи этих несчастных лежит за пределами нашего рассказа; из них осталось в живых лишь человек двадцать, вернувшихся во Францию в эпоху Реставрации.
Этим не ограничились меры, принятые Бонапартом против республиканцев. Постановлением 17 нивоза IX года (7 января 1801 г) были отданы под надзор полипии в пределах Франции, с запрещением жить в департаменте Сены и смежных с ним, 52 гражданина, известные своим демократическим образом мыслей: Антонель, Моисей Бэйль, Леньело, Лекуантр, Сержад и др. Несколько жен и вдов республиканцев, как вдовы Шометта, Марата и Бабефа, были без суда заключены в тюрьму. Были также и казни, несколько человек были беззаконно приговорепы к смерти. Пять человек — Шевалье, Вейсер, Метж, Эмбер и Шанель — были преданы военному суду по обвинению в принадлежности к воображаемому заговору, организованному в действительности полицией, и расстреляны в Гренельской долине. Четверо более видных республиканцев — Арена, Серакки, Топино-Лебрён и Демер-виль — были приговорены к смертной казни уголовным судом СенскогО департамента, хотя вся их вина заключалась только в неприязненных отзывах о Бонапарте или, самое большое, в платонических мечтаниях о заговоре; они были обезглавлены 10 плювиоза IX года. Виновники покушения на улице Сен-Никез, роялист Сен-Режан и его сообщник Карбон, были вполне уличены, осуждены на смерть и казнены 16 жерминаля (6 апреля 1801 г.).
Чрезвычайные суды. Вопреки утверждению некоторых историков, во Франции при Консульстве не был обеспечен материальный общественный порядок. Разбойничьи шайки роялистов задерживали дилижансы, как в эпоху Директории, убивали патриотов, грабили в деревнях дома лиц, приобретших национальные имущества. В начале IX года шайка шуа-нов захватила в плен сенатора Клемана де Ри, проживавшего в своем туренском замке; другая шайка убила «конституционного» епископа Одрена, объезжавшего свою епархию в департаменте Финистер. Жандармерия, летучие отряды и военные комиссии могли бы отлично положить конец этим бесчинствам; но Бонапарт воспользовался общественным негодованием, чтобы добиться учреждения чрезвычайных судов, при посредстве которых он мог избавиться, в случае надобности, не только от роялистских разбойников, но и от республиканской оппозиции. Закон 18 плювиоза IX года (7 февраля 1801 г.), прошедший в Трибунате и Законодательном корпусе лишь слабым большинством голосов, уполномочивал правительство учреждать в каждом департаменте, где оно найдет нужным, чрезвычайный трибунал, состоящий из председателя и двух членов уголовного суда и из назначаемых первым консулом трех военных и двух штатских лиц. Этот суд ведал почти всеми преступлениями, которые могли тревожить правительство, и приговоры его не подлежали ни апелляции, ни кассации, исключая вопрос о компетентности. Таким образом, Бонапарт мог по своему усмотрению устроить себе в каждом департаменте своего рода революционный трибунал для осуществления своей мести; и он действительно учредил такие суды в тридцати двух департаментах.
Чистка Трибуната и Законодательного корпуса. Либеральные группы Трибуната и Законодательного корпуса не были устрашены этими успехами Бонапарта на поприще деспотизма. Первые три раздела Гражданского уложения, составленные в Государственном совете при личном и руководящем участии первого консула, подверглись в Трибунате резкой критике как мало согласованные с принципами 1789 года и представляющие собою реакцию против старого проекта, частью уже принятого Конвентом. Первый раздел был отвергнут Трибунатом и Законодательным корпусом, второй, также отвергнутый Трибунатом, еще не успел дойти до Законодательного корпуса, как правительство с грубо оскорбительным заявлением взяло назад свой проект (нивоз X — январь 1802 г.). В это же время Законодательный корпус и Трибунат еще сильнее подчеркнули
Сопротивление Трибуната и Сената установлению пожизненного консульства. Заключение конкордата и Амьенского мирного договора и исключительные военные и дипломатические успехи Бонапарта подготовили общественное мнение к антилиберальным переменам в конституции, уже и без того мало либеральной, но по крайней мере ограничивавшей власть первого консула десятилетним сроком. Люди, близко стоявшие к Бонапарту, видели, что если они не согласятся добровольно, он сумеет добиться и силой этих перемен. Второй консул, Камбасерес, дал понять Трибунату, что следовало бы по случаю заключения Амьенского мирного договора чем-нибудь наградить Бонапарта от лица всей нации. Трибунат сделал соответственное постановление (16 флореаля X — 6 мая 1802 г.), но депутация, посланная им по этому поводу к Бонапарту, заявила, что речь идет о чисто почетной награде. Между тем титул миротворца или отца народа не мог удовлетворить честолюбия первого консула. Он обратился к Сенату, на усмотрение которого было передано пожелание Трибуната, и сенаторов поодиночке уговаривали поднести Бонапарту титул пожизненного консула. У сенаторов хватило мужества отказать в этом, и они ограничились постановлением (18 флореаля — 8 мая), по которому Бонапарт заранее избирался в первые консулы на новый десятилетний срок. Бонапарт скрыл свою досаду, написал Сенату, что хочет обратиться к народу, чтобы узнать, должен ли он принять на себя ту «жертву», которую от него требуют в виде продления его службы, и уехал в Мальмезон, чтобы предоставить действовать своему товарищу Камбасересу, работавшему в его интересах с большой изобретательностью и смелостью. Камбасерес созвал Государственный совет (20 флореаля — 10 мая), чтобы установить, в связи с письмом первого консула, каким образом и о чем должен быть опрошен народ. Биго де Преаменё предложил «не стеснять изъявления народной воли рамками сенатского решения». Редерер заявил, что в интересах той самой «устойчивости» правительства, которую Сенат хотел, по его словам, обеспечить, необходимо предложить народу два вопроса, а именно: должен ли первый копсул быть утвержден в этом звании пожизненно и: предоставляется ли ему право назначить себе преемника? Мнение о необходимости формулировать плебисцит законодательным порядком было отвергнуто, и Государственный совет вопреки оппозиции меньшийства принял проект Редерера. По возвращении Бонапарт сделал вид, что сердится, бранил Редерера, письменно извинявшегося перед ним, собирался отменить постановление и в конце концов утвердил его, выбросив лишь статью о праве назначения себе преемника. Таким образом, плебисцит был решен па основапии простого заключения Государственного совета, и так как в конституции не было и памека на такой способ действий, то это был настоящий государственный переворот. Правительство ограничилось тем, что сообщило о своем решении Сенату, Законодательному корпусу и Трибунату, совсем не спрашивая их мнения. Раздраженный Сенат избрал комиссию для изыскания мер, которые следовало бы принять, но эта комиссия заявила (27 флореаля — 17 мая), что «в данную минуту» ничего нельзя сделать. Трибунат и Законодательный корпус преклонились перед совершившимся фактом. В тех списках, куда заносились личные вотумы членов этих двух коллегий об установлении пожизненного консульства (эти списки до сих пор не найдены), оказалось, по словам Фориеля, лишь четыре отрицательных голоса — один в Трибунате (голос Карпо) и три в Законодательном корпусе. Но, представляя первому консулу результаты этого голосования (24 флореаля — 14 мая), Законодательный корпус выразил похожее на иронию пожелание, чтобы он правил посредством свободы, а речь члена Трибуната Шабо (от департамента Алье) представляла собою косвенную, но очень едкую сатиру на честолюбие Бонапарта.
Плебисцит о пожизненном консульстве. Этот плебисцит, как и предшествовавший, был произведен путем открытой подачи голосов. Честь подсчета его результатов выпала на долю Сената 14 термидора X года (2 августа 1802 г.) было объявлено, что за пожизненное консульство подано 3 568 885 голосов, против 8374; и Сенат издал следующий декрет: «Пункт 1. Французский народ назначает и Сенат провозглашает Наполеона Бонапарта пожизненным первым консулом. Пункт 2. Статуя Мира, с победным лавром в одной руке и воспроизведением настоящего декрета в другой, будет свидетельствовать пред лицом потомства о признательности нации. Пункт 3. Сенат передает первому консулу выражение чувств доверия, любви и восхищения, одушевляющих французский народ». На этот раз утвердительных голосов было на полмиллиона больше, чем в VIII году, и это обстоятельство нельзя объяснить одним только давлением со стороны префектов: оно объясняется, несомненно, прежде всего тем, что народ был глубоко обрадован Амьенским миром, который, казалось, навсегда завершил тяжелый период десятилетней войны. С другой стороны, многие роялисты, воздержавшиеся от голосования в VIII году, на этот раз вотировали за Бонапарта в благодарность за сенатский указ 6 флореаля X года (26 апреля 1802 г.), даровавший условную амнистию эмигрантам [14] , а также потому, что учреждение пожизненного консульства, казалось, вело к восстановлению если не Бурбонов, то по крайней мере монархических учреждений. В этот момент множество роялистов складывает оружие и примиряется с новым порядком, к великому огорчению Людовика XVIII, от которого Бонапарт тщетно пытается добиться отречения. Притом папистское духовенство, осчастливленное конкордатом, оказалось помимо всего прекрасным агентом по выборам. Таким образом, большинство, высказавшееся за пожизненное консульство, вышло, повидимому, из правого лагеря. На этот раз большинство участников революции воздержалось от голосования, и в парижских списках мы не находим почти ни одного из тех бывших членов Учредительного собрания и Конвента, ученых, членов Академии, деятелей 89 и 93 годов, которые подали голоса за конституцию VIII года. Что касается 8374 граждан, вотировавших прошив, то при нынешних французских избирательных нравах и при тайном голосовании это число значило бы мало; но оно имело большое значение для той эпохи, при открытом голосовании и в сравнении с 1500 вотировавшими прошив при плебисците VIII года. Большая часть этих отрицательных голосов была подана в армии. Из 300 голосов, поданных гарнизоном Аяччио, отрицательных оказалось (по свидетельству Мио де Мелито) 66, а в одной роте, состоявшей из 50 человек, нашлось 38 противников пожизненного консульства. Много шума наделал отрицательный вотум Лафайета. Он послал его Бонапарту при письме, где говорил, что 18 брюмера спасло Францию, что диктатура была ее исцелением, но что он не хочет под конец увенчать революцию установлением произвола. Плебисцит о пожизненном консульстве знаменует собою разрыв Бонапарта с людьми 89 года, с теми идеологами, которые так наивно помогли ему низвергнуть конституцию III года и которые, по выражению одного бывшего члена Конвента, сохраненному г-жою де Сталь, обманувшись в своих надеждах получить свободу от законов, возмечтали получить ее от одного человека.
14
Из этой амнистии были изъяты вожди роялистских отрядов, агенты, возбуждавшие гражданскую войну, и т. д. Остальным эмигрантам даровано было полное прощение, но под условием, чтобы они вернулись во Францию до 1 вандемьера XI года (23 сентября 1802 г.) и дали присягу на верность республике. Они должны были получить назад и свое имущество, поскольку оно еще не было отчуждено.
Конституция X года. Как только Бонапарт убедился, что пожизненное консульство ему обеспечено, он решил присвоить себе и то, от чего раньше отказался, а именно — право назначить себе преемника. Для этого надо было внести важное изменение в конституцию VIII года, и он воспользовался этим для переделки всей конституции так основательно, что получилась почти новая конституция, часто называемая историками конституцией X года, хотя акт 16 термидора X года (4 августа 1802 г.), санкционировавший эти перемены, назван просто органическим сенатус-консультом конституции [15] . Это было целиком личным произведением самого Бонапарта, который продиктовал его своему секретарю Бурьенну и затем собственноручно исправил. (Редерер видел и скопировал этот документ.) Властно проведенный через Государственный совет, который принужден был вотировать его почти без прений, этот акт был затем представлен Сенату, противозаконно обращенному для этой цели в Учредительное собрание. Сенат, терроризированный популярностью Бонапарта и, как уверяют, окруженный гренадерами, не допустил прений, голосовал посредством да и нет и принял проект «абсолютным большинством».
15
Сенатское разъяснение конституции. — Прим. ред.