Том 1. Здравствуй, путь!
Шрифт:
Механик за спиной инженера сделал фигу и хохотнул.
— Ты чего смеешься, что Никита — чародей по дереву?.. Нужда придет — будешь лепить из глины. Никиту сюда! Объясни ему чертежи, дай размеры — пусть сделает формы! По ним отольем как-нибудь.
На прощанье Елкин спросил Ваганова:
— Как же вы доставите сюда пианино?
— Придумаем… Если не поднимет конь, то верхом на верблюде. Спеленаем инструмент шерстью либо ватой, наконец, сеном, чтобы не побить о скалы, и…
Во всех положениях: проводника, землекопа, беглеца, бурильщика, машиниста,
Уже давно пора сказать, что такая связь существует у многих, вероятно, у всех народов, даже самых развитых, только она не имеет имени. Ей не мешают ни почта, ни телеграф, ни телефон, ни радио, ни телевидение… Часто, наоборот, они расширяют ее, дают ей дополнительную пищу. Например, постоянно задаваемые современные вопросы: что пишут в газетах, что передают по радио? — полное повторение древнего казахского «хабар бар?» Все мы в большей или меньшей степени, но обязательно — вестники Длинного Уха, этой древнейшей, всемирной связи. Почта, газеты, решительно все виды связи — только части, только особые формы Длинного Уха.
Один из многих вестников, ускакавших в разные концы с новостью, что Джаиров уже не председатель артели, а раскулаченный, что ему оставили только пять верблюдов, напал на след караванщика и потом несколько дней неприметно наблюдал за ним. Из строительного городка Айна-Булак Джаиров проехал на свою кочевку. Вскоре сюда приехал Айдабул. Как в проклятые царские времена, он плюхнулся из седла прямо на коленки и так вполз в юрту Джаирова. О чем говорили председатель и член правления, осталось для всех тайной. Говорили недолго, вышли из юрты вновь друзьями и тотчас поскакали куда-то на свежих джаировских конях. Вестник Длинного Уха поскакал за ними.
После двухдневной тяжелой гоньбы с коротенькими привалами они догнали караван Шамазета. Джаиров, Шамазет и Айдабул снова совещались в тайне от всех. Но здесь кусочек тайны выполз из юрты наружу: Джаиров пожаловался, что инженеры разорили его. Шамазет испугался и решил спасаться бегством, немедленно повернул свой караван на дорогу в Китай.
Джаиров, Айдабул и неприметно для них вестник Длинного Уха помчались за Карим-баем. Когда догнали его, опять было тайное совещание, и опять кусочек тайны стал известен: Карим-бай решил угнать свой караван в Киргизию, Джаиров — перехватить свой в саксауловых лесах и спрятать либо там в непроходимых дебрях, либо тоже откочевать в Китай. Не мало перевез он туда всякого добра, и его там наверняка примут с почетом. С перекрестка, где была встреча, все разъехались по своим путям.
Был час выхода на работу. Землевозы впрягали лошадей, водовоз у кипятильника освобождал бочку, струя воды победно трубила в дно ведра. Землекопы с лопатами на плечах шли через площадь к насыпи. Каждый из них нес в лопате по восходящему солнцу.
Компрессор подпискивал все громче, тревожней. Но Тансык не торопился исправлять его, у него были на то важные соображения. Первый машинист из казахов, ученик лучшего машиниста на строительстве Лубнова, он считал себя носителем
— Ты управляешь сам и никто тебе не помогает? Ты можешь остановить и пустить снова?!
Тансык неведомо в который раз скажет, что хороший машинист может по звуку узнавать, здорова ли машина, в доказательство этой истины заметит писк, обнаружит изъян и на глазах у всей землекопной артели исправит его.
На дороге из строительного городка в ущелье Огуз Окюрген показался всадник. Он мчался галопом, оставляя за собой фонтанчики пыли из-под копыт скакуна. Вот, не приостановившись, даже ничуть не придержав коня, он обогнал вереницу землекопов, каких-то верховых. Но, поравнявшись с Тансыком, резко осадил коня и выкрикнул:
— Хабар бар!
Выкрикнул не с обычной вопросительной интонацией, а с тревожной вроде: «Пожар, горим». Не слезая с коня, быстро, коротко рассказал, что Джаиров и другие караванщики удирают в Китай, Киргизию.
Тансык немедля остановил компрессор, вскочил на того же коня, что был под вестником, перехватил у него поводья и пустил коня обратно в городок.
Елкин только что вернулся от Ваганова, еще не успел умыться после пыльной дороги, но Тансык вбежал к нему такой испуганный, нетерпеливый, что инженер выслушал его незамедлительно и распорядился:
— К Фомину! Сейчас же! — а затем позвонил Фомину: — Не отлучайтесь никуда! Минут через десять привезут очень важные известия.
Эта новость довела нервную дрожь, охватившую Елкина на лесопильном заводе, до нестерпимой силы. Надо было как-то утихомирить ее, и старик, схватив томик Уэллса, крепко зажал его ладонями.
Пришла Оленька с Тигрой на плечах. Елкин по-детски обрадовался им, девушку поцеловал в лоб, а Тигру в мордочку.
— Проказник растет. Поймал мышь и ну потешаться над ней: отпустит, догонит, маял целый день, а все-таки она убежала, — рассказывала девушка про котенка. — Однажды залез в карман бригадиру Гусеву и долго не хотел вылезать.
Одной рукой Елкин гладил томик Уэллса, другой волосы девушки и чувствовал, что успокаивается.
— Привет от Ваганова, — сказал, немного успокоившись.
— Ну как, что он? — Девушка забросала инженера вопросами и рассказ о тянь-шаньском отшельнике выслушала с величайшим вниманием. Тигра тем временем забрался к старику в боковой карман пиджака и успел заснуть.
— Скажите, когда спрашивают девушку, не жена ли она пожилому человеку, это оскорбительно? — прошептала Оленька, краснея.
— Меня на днях спрашивали, не жена ли мне одна девушка, и я не обиделся.
— Ваганов? — почти беззвучно спросила Оленька.
— Угадала.
— Обо мне и о вас?
— Да.
Худоватое лицо Оленьки от удивления сделалось как бы еще худей, на левой щеке появился румяный зайчик и пополз вверх к уху. Елкин протянул ей томик Уэллса и сказал:
— Я нашел новое средство против всяких волнений и нервности — гладить что-нибудь прохладное и ровное-ровное: книгу, бумагу, зеркало. Вот попробуй, какой успокаивающий переплет у этого томика.