Том 1. Здравствуй, путь!
Шрифт:
Елкин охотно разрешает девушке фильтровать его слова и отношения, это освобождает его от постоянной и трудной работы взнуздывать себя, оглядываться на мелкие страстишки сотрудников и подчиненных, когда оглядываться некогда.
— Садись! Оленька, чаю! — Елкин сильно тряхнул холодную, иссиня-темную руку бригадира. — Знаешь, теперь все в твоих руках, вчера все сбросил на тебя.
— Как это? — Бригадир отставил чай и вздернул голову.
— Да вот решил обрадовать тебя.
— Ну, ну, слушаю.
— Половина рабочих
— А чем держались в войну?! Жили и в окопах и без них, в нагольном снегу, а держались. — Бригадир снова взялся за чай.
— Мы объявили, что скоро получим нефтяные печки и у всех будет тепло.
— Какие печки? Откуда?
— Нефтяные. Ты выдумаешь. И печки и нефть — все должен выдумать ты! — Елкин оглянулся на дверь и заговорил тише: — Пока ничто, нуль, а держимся и работаем. Сегодня подпишем договор на досрочное окончание дороги. Как же не кончить досрочно, когда у нас все условия. Даже топливо?!
— Н-да, интересно. Но только… — загудел бригадир.
— Постой, погоди! — остановил его Елкин. Он говорил, захлебываясь неудержимой радостью. — Профсоюз, верно, уже подписывает. Хочешь, узнаем? — Снял трубку. — Рабочком! Поступают новые заявления об уходе? Нет, Великолепно! Берут обратно? Еще лучше. Что? Кузница вызывает на соревнование рабочих Огуз Окюрген. — Повесил трубку. — Позвони любому прорабу, он уж не заплачет по вчерашнему. У нас редкие ребята. Широземов, Козинов наверняка обежали палатки и бараки, всех поставили под ружье. Редкие, дай им только ступеньку опереться, все сделают.
— А через неделю трахнет…
— Не дадим. На что же ты, наша палочка-выручалочка?! Мне пока много печек не надо, мне хоть бы одну — показать, что топится и греет. Всего одну!
— В первой-то весь гвоздь. Нефть, керосин, хоть что-то горючее все-таки будет?
— Немножко, совсем немножко. Ты больше на себя рассчитывай, на выдумку!
— Есть, понятно! — Гусев попросил, чтобы Елкин распорядился приютить его в кузнице и ушел туда творить печку.
Елкину позвонил Широземов:
— Партком и рабочком решили убрать Адеева и предлагают вам убрать Леднева.
Елкин запротестовал:
— Леднева не отдам. Пусть вредитель, лишенец, вор, заключенный, но мне нужен инженер, понимающий дело. Водите его под конвоем, следите за ним днем и ночью, но он должен быть на линии. Усевичу я не доверю. А больше кто? Назовите! Пустыня!
Широземов решил заново переобсудить положение Леднева с Фоминым.
Наконец, принятый Елкиным, Леднев говорил, разглядывая свои отточенные розоватые ногти:
— Я могу считать себя свободным? Как можно понять по всему, Широземов подозревает меня в тягчайших преступлениях и готовит мне тюрьму.
— А вот узнаем. — Елкин позвонил Широземову. — Инженер Леднев интересуется, как вы там решили быть с ним. Согласны со мной? Следовательно, вам, товарищ Леднев, придется остаться.
— И
— Мы с вами сбиваемся на бесплодную, пустопорожнюю дискуссию. Я вам приказываю довести разъезд до смычки! Если вы не хотите оказаться в роли сознательного, злостного вредителя, если вы не считаете себя таковым, можете сами продлить эти если… то вечером прошу на совещание. До вечера можете подумать. — Елкин оделся и вышел.
Следом за ним, поеживаясь и пофыркивая, вышел Леднев.
— Зачем я вам нужен? — спросил он на площади. — Мне вторую неделю не дают дров. Зачем я вам такой неспособный?
— Работать! — огрызнулся Елкин и свернул в рабочком.
На совещание Леднев пришел одним из первых, подсел к Шуре Грохотовой и проговорил с оттенком обиды и насмешки:
— Как чувствуете себя, моя предательница? Я не знаю, чего вы добивались, но добились… Я остаюсь на Джунгарском. Как вам нравится? Елкин намерен вытянуть из меня все кишки.
— Вам не стыдно перед стариком, вам, против него, молодому?! Саботировать, а потом по-мальчишески мелко, трусливо оправдываться?!
— Тише, тише! — Леднев взял Шуру за локоть. — Вы готовы публично бичевать меня. Поменьше экспансии… Обойдемся как-нибудь по-иному, помягче.
— Вы намерены по-прежнему пасовать перед всеми и кем угодно? Мы вас… — Шура повернулась и шепнула в тонкое, совершенно лишенное мясистости, ухо Леднева: — Заставим! Вытащим из скорлупы! Мы вам не дадим предательствовать из-за какого-то мелкого честолюбия и скверненького пренебрежения!
Леднев смял обиду и пробормотал:
— Извините за предательницу, я это не сурьезно. Когда вы едете обратно? Приглашаю завтра со мной: в машине и скорей, и не так холодно.
Появился Усевич и, приветственно помахав Шуре ушком шапки, спросил Леднева:
— Как ваши дела?
— В прежнем положении, продолжаю оставаться на занимаемой должности.
— Да-а?! — Усевич быстро повернулся к Шуре и с плохо замаскированной досадой пробормотал: — Я полагал, что ваша экспедиция кончится по-другому. Вы помните, как сердились на товарища Леднева? — Покачал головой. — Так сердились!.. Впрочем, женщины непостоянны в своих чувствах.
Он ехал на участок со сладкой мыслью получить от Елкина должность разжалованного Леднева и был уязвлен неожиданным результатом Шуриной поездки.
Вопрос о Джунгарском, как недостаточно выясненный для широкой огласки, не был включен в повестку совещания, и она приобрела складный, бодрый тон:
1. Доклад Елкина.
2. Досрочное окончание постройки.
3. Соцсоревнование между целыми пунктами и между группами рабочих на этих пунктах.