Том 1. Здравствуй, путь!

Кожевников Алексей Венедиктович

— Да, да, хорошо, — забормотал муж, ошеломленный совпадением рассказанного с действительностью. — Ты старайся не видеть таких снов.

— А сегодня в меня стреляли. Может, и не в меня, может, в Адеева: он проходил тут. А может, он в меня стрелял.

— Вот до чего дошло, — ахнул Грохотов. — А впрочем, не ново.

13. Смычка

Шура не ошиблась, — Адеев был у машинистов, склонить их на свою сторону не сумел, но неприязнь к Ледневу расшевелил

настолько, что многие решили всеми силами добиваться замены начальника другим.

— Мы — шпана? Потомственные рабочие и вдруг — шпана! — Гробов бегал по Брехаловке, размахивал кулаками и ярился: — Я ему за это морду раскровеню, я не помирюсь!.. Либо он перед всем рабочим классом раскается, либо духу его здесь не будет.

— Не мог он вас, ребятишки! — выкрикнула Шура. — Другого кого-нибудь. А если вас, тогда, значит, и Кольку и меня?!

— А ты что для него?! — Гробов взлохматил волосы. — Богородица?!

— Да я… Да мне… — Шура растерянно протянула руки к машинистам. — Да наплевать, как и кто там! Ребятишки, в меня сегодня стреляли. — Шура рассказала происшедшее с ней на тропе.

— Ты что же, дура, молчала?! — вскипел Гробов. — Это храповец, не иначе. Эх, теперь его… теперь он смылся!..

Но все же пошли в Храповку. Ни поголовным опросом, ни обыском обнаружить стрелявшего не удалось. Им, по всей вероятности, был Панов, который перед тем пьянствовал несколько дней, а потом исчез куда-то. Обозленный неудачей, Грохотов рычал:

— Вот до чего дошло! Я им!.. Я их!.. Я не я буду!..

В тот же вечер машинисты подняли Леднева с постели и потребовали выселить храповцев.

— Храповка — наша тень, она неизбывна, — сказал он, как и Шуре.

— По-твоему — бей, стреляй? — Гробов начал трясти Леднева за пиджак. — Мы — шпана? А кто к шпане приваливается — «выручай, братцы»?!

— Я, товарищи, не понимаю. Меня все это удивляет, здесь какое-то смешение двух дел. Грохотов, объясните! — Леднев крепко потер смятые во время сна щеки.

— К тебе, Гробов, надо поставить охранника: высунешь язык, толкать его обратно, — осадил машиниста Грохотов, потом обратился к Ледневу: — Вы нас, машинистов, называли шпаной?

— Никогда. — Леднев подумал, посопел и прибавил: — Никогда! К машинистам, и особенно к вам, товарищ Грохотов, я, кажется, относился достаточно внимательно. Но, чтобы быть точным, некоторые элементы на разъезде я считал и считаю шпаной. Вы их знаете. Вы удовлетворены? Мне можно продолжать сон?

— С Храповкой надо разделаться. Я не помирюсь. В нас будут стрелять… Дайте нам пять грузовиков, остальное мы сделаем сами.

Леднев написал распоряжение в гараж и подал Грохотову.

Около Храповки гудели грузовики. Машинисты бегали по землянушкам и покрикивали:

— Поехали, поехали, шевелись!

Большинство покорно собирало добришко

и усаживалось в машины, вздумавших сопротивляться машинисты усадили силой — и грузовики, глубоко вспахивая колесами сугробы, начали пробираться к торной дороге.

— До первого караван-сарая! — крикнул шоферам Грохотов. — Там куда хотят.

От сотенного населения Храповки осталась небольшая группа «малявочек», которые имели на разъезде дружков и рассчитывали устроиться с ними. Гробов сидел в рабочкоме и объяснял Шуре, почему он не принимает участия в выселении храповцев:

— У меня там есть… Увижу, как ее, тепленькую, из постельки выгонят на мороз, и дрогнет сердце. Слов нет, на предмет свидания хороша, а на плечи сажать…

Вошла «малявочка» с двумя узлами добра и весело объявила Гробову:

— Нас разгромили, я к тебе.

— А может, ты еще к кому-нибудь адреснешься? — проворчал Гробов, глядя на замороженное окно.

— К кому? С кем жила, к тому и пришла.

— А все-таки не я одни на разъезде… У меня и хором для тебя подходящих нету, и любовь вроде на убыль пошла.

«Малявочка» обругала Гробова подлецом, подхватила узлы и убежала в городок. Там она обошла всех дружков, но ни один из них не обрадовался ей.

— Толкнись к другому! — советовали все, как сговорившись. — Не один я, с кем ты утешалась.

Такая же неудача постигла и прочих «малявочек». Измученные, озлобленные, разочарованные в любви и в жизни, они пришли к Ледневу и попросили отправить их вдогонку за храповцами. Грузовик тотчас же умчал их под насмешливые крики дружков:

— Ур-ра, поехали! Счастливого пути! Просим не забывать! Жаловать!

На обратном пути машины перевезли разобранную Храповку в городок.

«Малявочки» увлекли с собой одного из тепловозных машинистов, и Грохотов со своим экскаватором остался при одном уборщике породы. Второго, вместо убежавшего, было негде взять, и Грохотов сказал жене:

— Тебе придется стать машинистом.

— Это когда же? Скоро смычка.

— Завтра, немедленно, как стали Тансык, Гонибек, без теории, с одной практикой.

Она пошла в ученицы к Гробову и вскоре повела тепловоз самостоятельно.

Трудно сказать, кто больше всех обрадовался этому, — пожалуй, и не сама Шура, и не муж, а Гонибек.

Ночью бригадир Гусев, старший кузнец и машинист Урбан открыли кузницу, пустили компрессор — и в темном горне заклубилось шумное, многоязыкое пламя. Гусев ходил вокруг штамповального стана и бормотал:

— Каша и с печкой и с бурами. Народу тьмища, а расхлебывай один Гусев. Завтра с нас потребуют две тыщи пятьсот пятьдесят буров. — Он нарочито ясно выговорил цифру, чтобы его помощники почувствовали всю важность дела. — Ты сколько раз бьешь по одному буру? — спросил Гусев кузнеца.