Том 1. Здравствуй, путь!
Шрифт:
Леднев неожиданно выдвинул еще проект: через тоннель вывести речку из ущелья.
— Я бы с удовольствием выбросил ее куда угодно, — сказал Елкин. — На дрянной ручей тратить миллионы… Волга — другое дело, и миллионов не жалко, а то… — Он цыкнул в сторону речонки.
— Мой проект сразу освободит вас от речки и сбережет миллионы, — начал убеждать Леднев.
— А тоннель нам даром будут делать?
— Он обойдется дешевле мостов.
— Как сказать… У вас готов расчет?
— Это очевидно.
— Ну-ну, посмотрим.
— А мосты? — напомнил Калинка.
— Возьмите их себе на память, — насмешливо
— Ясно, — пробурчал Елкин.
Но Леднев продолжал:
— Если речку оставить в ущелье, она постоянно будет размывать земляное полотно дороги. Это каждую весну ремонт, возможны и крушения.
— Сколько будет стоить тоннель? — Елкин уперся взглядом в Леднева.
— Полного расчета пока не сделал.
— И не делайте, не теряйте время! — Елкин тронул коня.
На поляне при выходе из ущелья он вновь остановился, слез с коня, пустил его на траву и велел Тансыку:
— Разведи огонь и согрей чай!
Все спешились. Тансык возился у костра. Бригадир Гусев открывал консервные банки. Елкин разглядывал в блокноте какой-то чертеж и говорил Ледневу:
— Пока что в вашем проекте я вижу одно достоинство — оригинальность. Тоннель, в него реку — оригинально, не правда ли?! Но во что влетит нам это? Если взять речку как она есть, тоннель потребуется небольшой, а представьте обильный снегопад, дружное таяние, речка может увеличиться в пять — десять раз… Какой потребуется тоннель? Здешние речки — дело темное, неизученное. Я отлично вижу такую картину: пробили мы тоннель, речка журчит в нем, прямо как в театре, сплошная прелесть, и вдруг бурная весна, речка становится рекой. Тоннель не может проглотить воду, она — на плотину… Сшибла!.. На дорогу… Размыла, исковеркала! Сади новые миллионы!..
Леднев покраснел, обиделся:
— Вы совсем не считаетесь со мной, все мои проекты изображаете глупыми.
И не думаю. Меня интересует дешевизна и прочность сооружений. Ваш проект и дорог и вообще очень сомнителен.
— Я буду защищать его на производственном совещании. Я докажу, что вы затираете меня.
— Меня интересует только дело. Для меня оно выше всего. — Елкин повернулся к Гусеву. — Ты специалист по горным работам, что вернее: пробивать ли тоннель, делать ли мосты?
— Я думаю, надо выпрямить реку и рядом уложить путь — места хватит. Ну, мосточков можно допустить два-три. А тоннель — дело подозрительное. Дорогу провести в тоннель можно, а реку, да незнакомую?! Черт знает, какие за ней водятся капризы!
— Вот вам голос практика, — сказал Елкин.
— Вы спросите еще Тансыка, — съехидничал Леднев.
— Нашего бригадира я очень ценю. То, что нам становится ясным после расчетов и выкладок, он видит простым глазом.
— Удивительный талант! — еще съязвил Леднев. — Я вижу, что мне здесь нечего делать, в таком случае разрешите отбыть обратно на строительный участок.
— Если вы не хотите помогать нам, то самое лучшее — отбыть, — согласился Елкин.
Леднев полез на лошадь.
— А перекусить, почайпить, — напомнил ему Гусев.
— Спасибо, не хочу. — Ударил лошадь каблуками и уехал.
Закусывали, пили чай.
— Не могу понять Леднева. Дело знает, неглупый, но вечно бьется туда, где все закрыто. Хотел доказать, что выгоден курдай. Теперь выдумал тоннель. Мне кажется, что человек хочет обязательно попасть в историю и сочиняет всякие прожекты. Непомерное честолюбие. Я категорически против тоннеля, этот риск не по нашим средствам. Но… — Елкин подумал, что разворчался неуместно и остановил сам себя. — Это к делу не относится. Что касается дела… — Он покивал Калинке. — В общем, в основном я за ваш вариант. Меня беспокоят только мосты да вот эта маленькая деталь, — и многозначительно, приглашая других, оглядел матерую гранитную скалу — опухоль в горле ущелья. — Эту бородавочку придется убирать.
Глянув на сухонького, сутулого, загорелого под нефть Елкина, Калинка подумал насмешливо: «Сам ты — бородавочка». Он принял его слова, как издевательство, как хитрый прием осуждения варианта Огуз Окюрген. А Елкин повернулся к бригадиру Гусеву и спросил озабоченно:
— Ты пролезешь сюда со своей механизацией?
— За милую душу, на то она и механизация!
— Вот и хорошо. Поубавим немножко красоты. — Елкин остановил на Калинке свои усталые с воспаленными веками глаза. — Да?
— Она не помешает, — вскричал Калинка. — Будет замечательно. Представьте себе душевный трепет, замирание сердец у пассажиров, когда поезд будет проходить под этой скалой! Я думаю… — Калинка задохнулся от поспешности.
— Ну, ну! — одобрительно пробурчал Елкин.
— Строители не должны пренебрегать и красотой, когда она, конечно, не усложняет и не удорожает постройку.
— Совершенно согласен. Особенно здесь, при однообразии ландшафта, я даже готов кое-что истратить на красоту.
— Через речку перекинем каменные мосты. Получится радостный кусочек: ущелье, скалы, четыре-пять мостов из какого-нибудь особенно выразительного камня…
— Вы, мой дорогой, забываетесь. Я бы вам ни за что не доверил работы по этому ущелью.
— Почему так? — Калинка обидчиво встрепенулся.
— Вы слишком художник… Здесь район землетрясений. Кто поручится, что землетрясений не будет, что скала не упадет, что красота эта не раздавит сотню-другую пассажиров?! Скалу придется взорвать. Нужно рассчитать, сколько потребуется сил, средств, времени. Если скала задержит укладку…
— Вы откажетесь от этого варианта?
— Я пока не принял его.
— Но вы только что сказали: в общем и целом… Я не понимаю ваших суждений: то «за», то «против». Когда же будет окончательное?
— Оно зависит не только от меня, но и от вас лично, и от всех прочих моих помощников.
— Мы имеем его, мы целиком за это ущелье.
Елкин расхохотался:
— Со скалой и пятью каменными мостами?! Видимо, мне придется решать одному. Этот вариант, хотя я и за него в общем и целом, но с вашими деталями не приму. Подумать надо, посчитать, походить еще, полазить… Вы смеетесь, вам чудно — столько ходили и еще ходить?! Пусть смешно, а полазить придется, и, может быть, отказаться придется. Порыв к красоте сдержать, ограничить, да-с! — Елкин поднял сухую тонкопалую руку и опустил Калинке на плечо, точно положил печать. Вся его напряженная фигура выражала собой: «сдержать, ограничить, да-с, придется».