Том 12. Пьесы 1908-1915
Шрифт:
(Глинкин пожимает плечами.)
Наташа (с покупками, в дверях магазина). Здравствуйте, Пинкертон!
Иванов (щёлкая каблуками). Позвольте помочь?
Наташа. Не трудитесь. У нас домашних кавалеров в избытке заквашено. Вы с чем?
Иванов. С бумагами. А сейчас — к соседу вашему. До свидания!
Глинкин. Удивляюсь, как вы можете
Наташа. Ах, в моих жилах течёт рыжая, плебейская кровь. Крёстный здесь? (Идёт наверх.)Скажите Поле, что можно накрывать стол.
Глинкин. Ефимов, ступайте, скажите.
Ефимов (обиженно). Вы, сударь мой, тише командуйте! Я человек неожиданный, никто не знает, на что я способен.
Глинкин. Я не командую… Скучно, чёрт возьми! Вот и пожар был, а скучно…
Ефимов (миролюбиво и уныло). Вам жаловаться не на что. У вас всё-таки фамилия оригинальная: Глинкин. Глинку напоминает, оперу «Жизнь за царя». А вот, если Ефимов, так уж это безнадёжно…
Глинкин (с достоинством). Глинкин — это руссофизм, — понимаете? Моя фамилия — де Глинкэн, мой дед был француз, дворянин. А Глинкин — это переделка на русский лад, руссофизм… то есть руссизм…
Ефимов (вздохнув). Хотя бы и так — всё-таки хорошо. Но — уж если Ефимов, так что же? Вы можете представить себе — монумент Ефимову? Если поставить такой монумент на площади — так по ней никто ходить не будет…
Глинкин. Возможно — не будут! Фигура у вас…
Ефимов. Тут не в фигуре суть. Многие люди не обладали фигурой, а монументы им всё-таки поставлены.
Глинкин. Впрочем, я не совсем понимаю вашу идею…
Ефимов (задумчиво). Идея — простая. Все великие люди носили соответственные фамилии: Аристотель, Эмиль Золя, Степан Разин. А если сказать: великий человек — Ефимов — никто этому не поверит…
Бобова (идёт из кухни). Наташа пришла?
Глинкин (кивая на пакеты). Видишь…
Ефимов. Бобиха, — жену мою не видала?
Бобова (ставит стулья к столу). А вон, поглядите, на дворе-то… То есть до чего благочестивец наш, боголиз, кривой, Палагею заел — даже глядеть обидно!
Ефимов (у окна). С кем это она там?
Бобова. Только и твердит: я тебя с земли поднял, я тебя из грязи вынул!
Глинкин. Это мне не интересно…
Бобова.
(Ефимов быстро идёт в кухню.)
Глинкин (Бобовой, тихо). Ревнив, чёрт!
Бобова. Без ревности любовь — как без соли хлеб.
Глинкин (идя за Ефимовым). Бобиха, скажи, чтоб скорее собирали обедать!
Бобова (про себя). Поспеешь, дроздова голова!
Полина (с тарелками). Господи, как тут всё нехорошо…
Бобова. Кому прибрать? У вас все — баре.
Полина (развёртывая пакеты). Ты в судьбу веришь?
Бобова. А как же?
Полина. И в бога веришь?
Бобова. И в бога. Что это ты, матушка, спрашиваешь как?
Полина. А кто сильнее: судьба или бог?
Бобова. Ну, уж этого я не знаю… Уж чего не знаю — так не знаю… Этого, поди-ка, и боголюбивый муженёк твой не знает, одноглазый чёрт! Ох, Поля, Поля, тяжела твоя доля…
Полина. Значит — заслужила такую.
Бобова. А ты — полно! Согрешив на грош, на рубль каешься… Ой, ой, утки-то, утки… (Бежит в кухню, в двери сталкивается с Яковлевым.)
Яковлев. Что ты, — слепая?
Бобова. Ох, прости…
Яковлев. Демоны… (Идёт в магазин.)
Полина. Подожди минуту.
Яковлев. Чего такое?
Полина. Напрасно ты сдал флигель.
Яковлев (приостановясь). Это — твоё дело?
Полина (твёрдо). Моё!
Яковлев (удивлён). Чего?
Полина. Это человек нехороший.
Яковлев. А тебе какое дело, а?
Полина (волнуясь). Ты — добрый… ты поймёшь, ведь я — молчу! Я всегда молчу! Ведь уж если я говорю — значит…
Яковлев (строго). Значит — я с тобой должен серьёзно поговорить! Я и поговорю! (Быстро идёт в магазин.)
Полина (оглядывается вокруг, почти с ужасом, шепчет). Ах… ну, хорошо… ну — всё равно…