Том 14. За рубежом. Письма к тетеньке

Салтыков-Щедрин Михаил Евграфович

Бывший народоволец, а затем большевик, соратник В. И. Ленина, M. С. Ольминский, много и долго изучавший творчество великого сатирика, писал, что «очень часто обозревал Щедрин разные слои русского населения с < …> главной заботой — найти такой слой, достаточно широкий и сильный, который боролся бы за лучшее будущее, стремился бы к сознательности, к выработке крепких убеждений и к проведению их в жизнь [362] . Попытка «найти такой слой» в лице русской либеральной интеллигенции, персонифицированной в образе «тетеньки», не могла увенчаться успехом. И хотя Салтыков кончает последнее «письмо» уверениями по адресу «тетеньки», что она «сила», что «в делах современности» от нее «зависит многое, почти все», но утверждения эти следует рассматривать скорее как метод преувеличения убежденного агитатора-пропагандиста, просветителя, напряженно, всеми доступными ему средствами стремящегося внушить своей аудитории — российской прогрессивной интеллигенции уверенность в ее социально-политических возможностях, поддержать в ней веру в общественные идеалы и укрепить сознание

необходимости борьбы за эти идеалы. Пропаганда «утопий», социальной бодрости, исторического оптимизма, шедшего от глубочайшей убежденности в правоте своего дела, в атмосфере реакции 80-х годов, была, разумеется, огромной морально-политической победой Салтыкова, говорившей о верности его заветам «наследства». Но вместе с тем Салтыков отчетливо сознавал, что объективных признаков, свидетельствовавших об изменении «тетенькиного» обличья в направлении пропагандируемых им идеалов, наличная действительность не давала [363] . В 1882 г. писатель мог наблюдать в социальном характере «тетеньки» скорее лишь усиление настроений общественной пассивности («кругом все молчит …», « …все живое попряталось по углам» и др.) и рост буржуазных элементов в ее идейном обиходе. Вот почему, заканчивая свою беседу с «тетенькой», Салтыков счел необходимым еще раз разъяснить ей основные причины этих явлений, указать на источники, которые их питают, и вновь призвать ее сознать свою пока еще скрытую силу.«Сознайте же свою силу, — призывает Салтыков русскую прогрессивную интеллигенцию, — но не для того, чтоб безразлично посылать поцелуи правде и неправде, а для того, чтоб дать нравственную поддержку добросовестному и честному убеждению. Право, без этой поддержки невозможно сделать что-нибудь прочное». Этот заключительный призыв резюмирует главное в эпистолярных беседах писателя-демократа с «российской публикой», предпринятых с прямым расчетом поддержать общественное мнение страны в его борьбе с наступающими силами «разнузданной, невероятно бессмысленной и зверской реакции» [364] 80-х годов.

362

М. Ольминский, Статьи о Щедрине, ГИЗ, М. —Л. 1930, стр. 38.

363

Указывая на то, что «тетенька» в течение года «выросла», Салтыков не случайно оговаривается — « в моем мнении», и оговорку эту подчеркивает курсивом. Следует думать, что Салтыков имеет здесь в виду ближайшим образом обилие сочувственных его «Письмам к тетеньке» отзывов в печати, а также откликов в личных письмах к нему. Такого активного и широкого внимания со стороны читателя не удостаивалось при жизни писателя, пожалуй, ни одно другое его сочинение. Иное мнение о значении упомянутого курсива — мнение принципиального значения — см. в кн.: А. С. Бушмин, Сатира Салтыкова-Щедрина, «Наука», М. — Л. 1959, стр. 211.

364

В. И. Ленин, Что такое «друзья народа» и как они воюют против социал-демократов? — Полное собрание сочинений, т. 1, стр. 295.

Письмо первое ^*

Впервые, с нумерацией «I» — ОЗ,1881, № 7 (вып. в свет 19 июля), стр. 317–328.

Рукописи не сохранились.

Написано летом 1881 г. в Петербурге, незадолго до отъезда (30 июня) за границу. В письме к Н. А. Белоголовому из Висбадена, от 11/23 июля Салтыков сообщал: «В Петербурге кое-что задумал, половину написал, а теперь стал в тупик, хотя в голове и ясно. В июльской книжке (ежели выйдет) прочтете начало проектированного мною целого ряда писем, касающихся исключительно современности.Увидите, что письмо написано сразу; точно так же накануне отъезда написал начало второго письма …»

В первом «письме» дается общая характеристика состояния русского общества — «тетеньки» — в начале послепервомартовской эры. Состояние это Салтыков характеризует многозначительными для всего цикла словами « тишина» и « отрезвление», обозначая ими резкое понижение общественно-политической активности в оппозиционных и либеральных кругах, усиление в них настроений пассивности, индифферентизма, отказ от « бредней», то есть от мечтаний о высоких общественных идеалах и борьбы за них, что во многом облегчало правительству переход к политике реакции. О трудном восприятии Салтыковым этого времени, отразившемся в новом цикле, дают представление слова из цитированного письма его к Н. А. Белоголовому от 11/23 июля 1881 г.: «Такой тоски, такого адского отвращения к жизни я никогда не испытывал …»

Помните ли вы, как мы с вами волновались? Это было так недавно… — Имеется в виду период резкого обострения политической борьбы и общественного возбуждения середины — конца 70-х годов, период кризиса самодержавия и возникновения в стране революционной ситуации.

…зачем вы, тетенька, к болгарам едете? Зачем вы хотите присутствовать на процессе Засулич? Зачем вы концерты в пользу курсисток устраиваете? — Перечисляются некоторые из характерных форм общественной активности периода «второго демократического подъема» в России (Ленин). Восстание 1876 г. против

турецкого ига в Болгарии, жестоко подавленное, вызвало горячий отклик в русском обществе. Создавались комитеты помощи, организовывались сбор средств в пользу пострадавших болгар и поездки солидарности к ним. Салтыков глубоко сочувствовал национально-освободительной борьбе болгар и других балканских народов. Но он скептически относился к славянскому движению в России, возглавлявшемуся славянофилами. Кроме того, Салтыков отчетливо видел захватнические цели, которые преследовало царское правительство, выступая под лозунгом «защиты братьев славян». Подробнее об отношении Салтыкова «к славянскому вопросу» см. в его очерке 1876 г. «День прошел — и слава богу» (т. 12 наст. изд.; см. также «Салтыков в воспоминаниях современников», стр. 584–586 и 816–817). Весьма показательным для обостренной общественной обстановки того времени оказался судебный процесс Веры Засулич. Ее судили в 1878 г. за то, что она покушалась на жизнь петербургского градоначальника Трепова. Присяжные вынесли подсудимой оправдательный приговор. Он был встречен громким одобрением присутствовавшей публики. Молодежь, собравшаяся у здания суда, ответила на приговор небывалой еще в России уличной демонстрацией.

К болгарам в пользу Баттенбергского принца агитировать ездит! — Прусский офицер принц Александр Баттенберг, племянник русской императрицы Марии Александровны (жены Александра II), был выдвинут царским правительством на престол созданного после русско-турецкой воины 1877–1878 гг. Болгарского княжества. Проводил реакционную политику. В 1879 г. к Баттенбергу ездили депутации петербургского и московского славянских комитетов.

…Милану прямо в лицо говорит: дерзай, княже! — В 1876 г. сербский князь Милан IV, проводивший реакционную и авантюристическую политику, объявил войну Турции, к которой страна не была подготовлена. Лишь вмешательство России спасло Сербию от поражения. В годы «славянского движения» 70-х годов пользовался в русских славянофильских и сочувствующих им кругах репутацией «героя» национального сербского освобождения.

«Иде домув муй? — «Kde domov muj» — слова песни из пьесы чешского драматурга Й. К. Тыла «Фидловачка». Текст песни стал затем национальным гимном. Сейчас составляет первую, чешскую, часть гимна ЧССР.

…ничего нам не нужно, кроме утирающего слезы жандарма! — Сатирически используемый образ жандарма, утирающего слезы, восходит к исполненному сентиментального монархизма рассказу о назначении в 1826 г. гр. А. X. Бенкендорфа шефом жандармов. В ответ на вопрос Бенкендорфа, в чем будут заключаться его обязанности, Николай I будто бы протянул ему платок и сказал: «Вот, отирай им слезы вдовых, сирых и всех несчастных!»

…как вам будет лестно, когда Вас, «по правилу», начнут в три кнута жарить! — Об отношении Салтыкова к законопроекту 1880 г., предусматривавшему «освобождение печати от ведения администрации и предоставления преступлений печати преследованию и рассмотрению исключительно суда …» см. — <Г. З. Елисеев>, Несколько слов по поводу вопросов злобы дня. — «Отеч. зап.», 1880, № 9, отд. II, стр. 140–142; см. также в гл. III «За рубежом» (наст. том, стр. 102-1ОЗ и 573).

…Если б мы не держали язык за зубами — никогда бы до ворот Мерва не дошли… Вон Франция намеднись какой-то дрянной Тунисишко захватила, а сколько из этого разговоров вышло? — Обострившееся в связи с англо-афганской войной 1878–1880 гг. соперничество Англии и России в Средней Азии заставляло царское правительство проявлять заботу о возможной скрытности военных экспедиций, организуемых для подчинения еще не присоединенных к России частей среднеазиатских ханств, в частности Мерва в Туркмении. Вопрос о Мерве служил в конце 70-х — начале 80-х годов предметом нескольких запросов лондонского кабинета в Петербург. Дипломатическое ведомство России отмалчивалось, в то время как Скобелев со своим отрядом к лету 1881 г. действительно дошел « до ворот Mepва». Однако распоряжением военного министра Д. А. Милютина дальнейшее продвижение русских войск, во избежание усиления трений с Англией, было приостановлено, и они вошли в Мерв лишь в 1884 г. Попыткам замалчивания колониально-завоевательных целей военных экспедиций царской России в Среднюю Азию Салтыков иронически противопоставляет (по сути же сближает) открытую колониальную политику буржуазно-республиканской Франции, захватившей весной 1881 г. Тунис. Эта акция вызвала большой шум внутри страны (запросы в Сенате, кризис министерства Ферри и др.) и вызвала ряд внешнеполитических осложнений.

…вот, мол, вам в день ангела … с нами бог! — Современникам было ясно, что слова эти метят в прославленного генерала Скобелева. Ему был присущ особый военно-верноподданнический шик, заключавшийся в том, что он любил приурочивать свои военные победы к так называемым царским дням, «преподнося» их в качестве подарка в дни рождений и именин членов императорской фамилии. Со словами « С нами бог и государь!» («государя», в отличие от «бога», Салтыков не мог воспроизвести по цензурным условиям) Скобелев ходил в свои знаменитые штурмы и атаки.

Домашние— иносказание для обозначения обывателя, человека «толпы». « Домашние» (« домочадцы») противопоставлены « тетеньке» — интеллигенции, обществу; они никогда «не бредили».

…на первом плане стоит благополучие (с лебедой в резерве) и тишина (с урчанием в резерве)… — Иносказания, заключенные в скобки, обозначают: первое — материальную обездоленность, нищету, голод; второе — полицейский произвол, административные репрессии. Весь период построен на иронической интонации, сигналами которой и являются ремарки в скобках.