Том 18. Лорд Долиш и другие

Вудхаус Пелам Гренвилл

— Кончили?

— Еще нет.

— Как же так?

— Поскит сделал три удара и еле жив.

— А Хемингуэй?

Я заглянул за кусты, отделяющие это место от восемнадцатой лунки.

— Собирается сделать пятый удар из дальнего бункера.

— А Поскит сделал три?

— Именно.

— Ну, тогда…

Я все объяснил. Он был потрясен.

— Что же будет?

Я печально покачал головой.

— Боюсь, ему придется признать поражение. Когда жене сказали по телефону, что он задержится, она произнесла: «Мда-у?..»

Уилмот немного подумал.

— Лучше идите к ним, — сказал он. — На таком матче

без судьи не обойдешься.

Я так и сделал. Поскит мерил шагами газон. Через мгновение Хемингуэй вылез из ямы и сказал, что ударить по мячу опять не удалось. Он стал на удивление разговорчивым.

— Столько ос нынешним летом! — сказал он. — Одна пролетела у самого уха.

— Жаль, что не укусила, — сказал Поскит.

— Осы, — заметил Хемингуэй, разбиравшийся в естественной истории, — не кусают, а жалят. Вы имели в виду змей.

— В вашем обществе невольно их вспоминаешь.

— Господа! — сказал я. — Господа!

И снова ушел. Гольф для меня — святыня, я не могу видеть таких сцен. Кроме того, я проголодался. Отчасти из желания побеседовать с нормальным человеком, отчасти — подумав о том, что Уилмот может принести мне из клуба сандвичей, я снова пошел к тренировочной подставке и, завидев его, окаменел.

Уилмот Бинг, стоя лицом к бункеру, нацелился на мяч. В бункере стоял Хемингуэй, неспешно готовясь то ли к шестому, то ли к седьмому удару.

Уилмот ударил по мячу, и почти тут же раздался пронзительный, душераздирающий крик. Мяч, великолепно летевший понизу, угодил Хемингуэю в правую ногу.

Уилмот обернулся ко мне. Глаза его светились тем светом, каким они светятся, если ты поставил себе задачу и выполнил ее.

— Придется вам его дисквалифицировать, — сказал он. — Уронил клюшку в бункер.

Остается добавить немного (сказал Старейшина). Когда мы с Уилмотом дошли до газона, я объявил победу Поскита и выразил сочувствие его противнику, оказавшемуся на линии мяча, брошенного неумелым игроком. Что ж, прибавил я, это бывает; приходится с этим мириться, как с неровностями газона. Затем я заверил, что Уилмот готов принести извинения, и он их принес. Однако Хемингуэй не слишком обрадовался и вскоре оставил нас, сказав напоследок, что подаст на обидчика в суд.

Уилмот, видимо, этого не слышал. Он смотрел на Поскита.

— Мистер Поскит, — сказал он наконец, — можно сказать вам два слова?

— Хоть тысячу, — отвечал Поскит, широко улыбаясь своему спасителю. — Но позже, если позволите. Я должен бежать, как…

— Мистер Поскит, я люблю Гвендолин.

— Я тоже. Хорошая девушка.

— Я хочу на ней жениться.

— Ну и женитесь!

— Вы дадите согласие?

Поскит посмотрел на часы, потом любовно похлопал Уилмота по плечу.

— Нет, мой дорогой, — сказал он, — я поступлю умнее. Я запрещу ей и думать об этом браке. Тогда все получится, лучше некуда. Когда вы будете женаты, сколько я, вы поймете, что в таких делах нужны такт и мудрость.

Он был прав. Через две минуты после того, как Поскит сообщил, что Уилмот Бинг хочет жениться на их дочери, но сделать это сможет только через его, Поскита, труп, миссис П. давала первые распоряжения насчет свадьбы. Та состоялась скоро, в модном храме с музыкой и гимнами, и все согласились, что епископ никогда не пел так хорошо. Судя по снимкам

в еженедельных журналах, невеста была прелестна.

ПРОЩАЙТЕ, НОГИ [41]

41

«Прощайте, ноги» — фраза из «Алисы в стране чудес». Алиса говорит это, когда стала быстро расти (вспомните картинку).

Женский смех разбудил задремавшего было Старейшину. Дверь комнаты, где обычно играли в карты, а он — укрывался во время субботних сборищ, открылась и впустила мрачного молодого человека.

— Не помешал? — спросил он. — Больше не могу! Мудрец предложил ему сесть. Он опустился в кресло и какое-то время горестно молчал.

— Фокусы с веревкой! — пробормотал он наконец.

— Простите?

— Джон Хук показывает фокусы, а девицы млеют, словно перед ними Кларк Гейбл. Тьфу!

Старейшина начал понимать.

— Среди них — ваша невеста?

— Да. Все время повторяет: «О, мистер Хук!» — и трогает его рукав. По-моему, нежно.

Старец с сочувствием улыбнулся. В дни пылкой юности он через это прошел.

— Держитесь, — сказал он. — Я прекрасно знаю, каково вам, но поверьте, все уладится. Фокусы могут пленить на мгновение, но чары рассеются. Завтра, проснувшись, она станет собой и скажет «спасибо», что ее любит человек, который обычно укладывается в восемьдесят три удара.

Собеседник повеселел.

— Вы так думаете?

— Я уверен. Сколько перевидал этих королей вечеринки! Они блистают и гаснут. Хука я тоже видел. Смех у него — как треск горящего хвороста, гандикап — двадцать четыре. Новый Ногги Мортимер, не больше.

— А кто это?

— Именно такой вопрос хотел задать Энгус Мактевиш, когда увидел с нашей веранды, что он посылает воздушные поцелуи Эванджелине Брекет.

Энгус (сказал Старейшина), как можно догадаться по его имени, всю жизнь относился к гольфу серьезно. В Эванджелине он нашел свое подобие. Она была не из тех, кто жеманничает и красуется, делая удар. Собственно говоря, Энгуса привлекло в ней то, что в эти мгновения она сжимает губы и вращает глазами. Что до нее, уважение к человеку, который, при всей своей щуплости, запускает мяч на двести ярдов, переросло в любовь. Ко времени, о котором я рассказываю, они обручились. Единственной тучкой до начала событий было то, что от любви он иногда немного хуже играл. Подумает о ней, поднимет голову к небу, словно моля стать ее достойным, и делает плохой удар. Он говорил мне, что прошляпил так несколько лунок.

Однако железное самообладание помогало с этим справиться, и, как я уже сказал, все шло хорошо до начала событий. Но вот весенним утром, возвращаясь в клуб после раунда, Энгус заметил на веранде молодого человека, посылающего Эванджелине воздушные поцелуи.

Никакому жениху это не понравится, особенно если у незнакомца большие темные глаза и волнистые волосы.

— Кто это? — спросил Энгус с некоторой сухостью.

— Что? — откликнулась Эванджелина, которая смотрела вниз, поскольку чистила свой мяч.