Том 2. Эмигрантский уезд. Стихотворения и поэмы 1917-1932

Чёрный Саша

Расскакалась лошаденка. Не удержишь. Эх ты, мышь! Заиграла селезенка. Не свались, держись, малыш… Бубенцы легко и звонко Заливают плеском тишь. Прокатились. Вон наш вейка: Ждет на тумбе за ларем. «Сколько?» — «Ридцать пять копейка». Побренчали серебром… А теперь домой, скорей-ка,— Чаю с бубликом попьем. <1921>

Псков *

Над ширью величавых вод Вдали встает копна собора. Гудит далекий пароход… А

здесь за мшистой тьмой забора Желтеют кисти барбариса, Над грядкой жимолость цветет… В саду распелась Василиса. Искрясь, Великая плывет. Вдали, весь беленький, у мыса Молчит игрушка-монастырь,— Синеют главы на лазури. Река, полна весенней дури, Бормочет радостный псалтырь. Налево мост — горбатый змей — Разлегся дугами над гладью. На мост ползет телега с кладью: Конь — карлик, ломовой — пигмей… У богадельни старички На солнце мирно греют кости, Низы домишек у реки Все в грязных брызгах, как в коросте. На кладках писарь и портниха Воркуют нежно у ворот. Шипит крапива: тихо-тихо… К воде идет гусиный взвод. <1917>

С моста над Псковой *

На Пскове, где рыбный ряд, Барки грузные скрипят: Здесь — снитки, там — груды клюквы, Мачты — цвета свежей брюквы, У руля тряпье шатра… Зеленеет заводь речки, А на мачтах флюгера,— Жестяные человечки,— Вправо-влево, с ветром в лад Сонно вьются и пищат. На мощеном берегу Бабы клонятся в дугу И серебряную рыбу Собирают молча в глыбу. Чешуя вокруг в вершок… Крепок рыбный запашок! Под откосом ряд ларей. Спят амбары, сном объяты, И пестреют, как заплаты, Латы кованых дверей… Кот взобрался на трубу. Ива чуб к воде склонила… У харчевни ждет кобыла, Оттопыривши губу. <1918>

Гостиный двор *

Как прохладно в гостиных рядах! Пахнет нефтью, и кожей, И сырою рогожей… Цепи пыльною грудой темнеют на ржавых пудах, У железной литой полосы Зеленеют весы. Стонут толстые голуби глухо, Выбирают из щелей овес… Под откос, Спотыкаясь, плетется слепая старуха, А у лавок, под низкими сводами стен У икон янтареют лампадные чашки, И купцы с бородами до самых колен Забавляются в шашки. <1921> Псков

Псковитянка *

Поганкины палаты Белее изразца. На столбиках пузатых Свисает свод крыльца. Трава ежом зеленым Замшила тихий двор, А ветер вздохом сонным Кружит в воротах сор. Томясь, спускается с крыльца Телеграфистка Глаша. Над крышей — небо без конца… Овал румяного лица, Как греческая чаша. Над темно-русой головой Вуаль играет рыбкой, В глазах, плененных синевой, Ленивая улыбка.

Там, в Поганкиных палатах, За стеклом в пустых

покоях Столько древней красоты: Сарафаны в перехватах, Зыбь парчи в густых левкоях, Кички — райские цветы. Усмехнулась, помечтала. Ах, как пресно в синем платье, В колпачке из чесучи! Ведь она еще не знала, Что весенние объятья Горячи и без парчи… Стучит по мосткам каблучками… С заборов густыми снопами Лиловая никнет сирень. Мелькнул подоконник с купчихой. Как остров, средь заводи тихой, Свободный раскинулся день… Сорвала зелененький листик, Вверху закачался шиповник, Над церковкой птиц хоровод,— И каждый прохожий чиновник, И каждый малыш-гимназистик Ей сердце свое отдает. На базаре плеск и гам: Кони — бабы — печенеги. Глаша тянется к ларькам И глазеет на телеги. На земле у старика Косы синие — рядами. Обступили, жмут бока, В сталь защелкали ногтями. Обошла галдящий круг. Из трактира ржет машина. В стороне — холм новых дуг. Обернулась вниз: картина! Пышут мальвы на платках… Так чудесно в гору чинно Подыматься на носках Сквозь соборный двор пустынный. На глади Великой смешной пароходик чуть больше мизинца, Белеет безмолвный собор-исполин. Под вышкой сереют корявые стены детинца. На облаке — сонный, вечерний кармин. Задумчиво Глаша идет, напевая, на вышку: Глаза — два весенних пруда. Стоит, улыбаясь, смиряя задор и одышку, И смотрит, как гаснет внизу у обрыва вода. Закат сквозит печальной лентой. Пора домой. Пскова-река смывает барки лиловой тьмой. Уже вдоль Запсковья в домишках зажгли огни. Все купола давно уснули в седой тени. Мать дремлет. На кривом балконе горит свеча, Внизу в хлеву вздыхает телка, сквозь сон мыча, И самовар бурлит-клокочет, ждет на столе… Быстрее вихря мчится Глаша в знакомой мгле. <1918>

В Одессе *

Вдоль деревянной длинной дамбы Хвосты товарных поездов. Тюки в брезенте, словно ямбы, Пленяют четкостью рядов. Дымят гиганты-пароходы, Снуют матросы и купцы. Арбузной коркой пахнут воды — И зыбь, и блеск во все концы. На волнорезе так пустынно… Чудак в крылатке парусинной Снимает медленно с крючка Вертляво-скользкого бычка.

Всю гавань тихо и лениво Под солнцем добрым обойдешь… Воркуют голуби учтиво, Босяк храпит в тени рогож. Кадит корицей воздух летний… Глазеешь на лихой народ И выбираешь, как трехлетний, Себе по вкусу пароход. Вперед по лестнице гигантской! Жара бросает в пот цыганский, Акаций пыльные ряды С боков свергаются в сады. Дополз до памятника «Дюку»… День добрый, герцог Ришелье! Щитком к глазам подносишь руку: Спит море — синее колье… В ребре средь памятника — бомба, Жужжит кольцом цветник детей, И грек, исполненный апломба, Раскрыл, пыхтя, лоток сластей. Сажусь у лестницы на кладку,— Мороженщик снял с круга кадку. Сквозь Николаевский бульвар Плывет змея беспечных пар.