Том 2. Эмигрантский уезд. Стихотворения и поэмы 1917-1932

Чёрный Саша

Набьем табаком наши трубки. Пусть струится дымок лиловатый… Как пестры деревенские юбки Вдоль опушки у новой хаты! На закате туда мы нагрянем И душистого меду достанем. Я поэт, а вы ксендз литовский,— Дай вам Бог и сил и здоровья! Налетает ветер чертовский И доносит мычанье коровье, А за дымом, вдоль склонов нагорий Колыхается сизый цикорий. <1922>

Могила в

саду *

В заглохшем саду колыхаются травы. Широкие липы в медвяном цвету Подъемлют к лазури кудрявые главы, И пчелы гудят на лету. Под липой могила: Плита и чернеющий орденский крест. Даль — холм обнажила. Лесные опушки толпятся окрест. От сердца живого, от глаз, напоенных цветеньем, К безвестным зарытым костям потянулась печаль… Кто он, лейтенант-здоровяк, навеки спеленутый тленьем, Принесший в чужие поля смертоносную сталь? Над Эльбою в замке Мать дремлет в стенах опустелых, А в траурной рамке — Два глаза лучистых и смелых…

Литовское небо дрожит от пчелиного хора. Пушистый котенок лениво прижался к щеке. Осколок снаряда торчит из земли у забора — Клуб ржавых колючек сквозь маки сквозит на песке… Вдали над оврагом Конь плугом взрывает пласты И медленным шагом Обходит густые кусты. <1923>

ЧУЖОЕ СОЛНЦЕ

С приятелем *

I

Сероглазый мальчик, радостная птица. Посмотри в окошко на далекий склон: Полосой сбегает желтая пшеница, И леса под солнцем, как зеленый сон. Мы пойдем с тобою к ласковой вершине И орловской песней тишину вспугнем. Там холмы маячат полукругом синим, Так играют пчелы над горбатым пнем… Если я отравлен темным русским ядом, Ты — веселый мальчик, сероглазый гном… Свесим с камня ноги, бросим палки рядом, Будем долго думать, каждый о своем. А потом свернем мы в чащу к букам серым. Сыроежек пестрых соберем в мешок. Ржавый лист сквозит там, словно мех пантеры, Белка нас увидит — вскочит на сучок. Все тебе скажу я, все, что сам я знаю: О грибах-горькушах, про житье ежей, Я тебе рябины пышной наломаю… Ты ее не помнишь у родных межей? А когда тумана мглистая одежда Встанет за горой, — мы вниз сбежим свистя. Зрей и подымайся, русская надежда, Сероглазый мальчик, ясное дитя!..

II

Мы с тобой два знатных иностранца: В серых куртках, в стоптанных туфлях. Карусель кружится в ритме танца И девчонки ввысь летят в ладьях… Вдосталь хлеба, смеха и румянца, Только мы — полынь в чужих полях. Опустивши худенькие плечи, Теребишь ты тихо мой мешок И внимаешь шумной, чуждой речи, Как серьезный, умный старичок. Ноги

здесь, а сердце там, далече, Уплывает с тучей на восток. Над лужком холмов зеленый ярус Манит нас раздольной тишиной. Бок шатра надул под ветром парус, Собачонка лает за спиной… Карусель взвевает свой стеклярус И кружится, словно шар земной! Солнце — наше, горы — тоже наши… Ты послушай, что поет поток: В голубой, для всех раскрытой чаше, Тонет все — и запад и восток… Будет жизнь и радостней и краше… Хочешь, купим глиняный свисток? На углу закрякали тромбоны: Впереди двенадцать медных труб. Сзади — пары, девочки-бутоны. Сколько ярких, деревенских губ! Закачались белые колонны И пошли плясать в прохладный клуб. Улыбнись, поправь свою подвязку, Веет ветер, в путь зовет, злодей! Мы в лесу напишем нынче сказку,— Там, где пахнет сыростью груздей,— Про людей, любивших смех и пляску, Никого не мучивших людей…

III

Все местечко засыпает, На закате — сноп пожаров. С колокольни долетает Девять медленных ударов. Мальчик, спать! Под немецкую перину, в исполинскую кровать. Рано? Дай мешок со стула, Перечтем-ка небылицу, Как летал кузнец Вакула На чертенке к нам в столицу. Знаешь, да? Эта сказка, словно песня у полтавского пруда… Кот немецкий в удивленье Водит спинкою сутулой. Ты раскрыл глаза в волненье, Ты умчался за Вакулой… Вечер тих. Электрическая лампа освещает нас троих. Прочитали. Спит мальчишка. Кот колдует на пороге. На полу — родная книжка. В небе — месяц златорогий. Проживем!.. Завтра утром к водопаду на свидание пойдем.

IV

Кем ты будешь? Ученым, свободным ученым! Мясников слишком много и так. Над блевотиной лжи, над погостом зловонным Торжествует бездарный кулак… Дьявол сонно зевает, Лапой нос зажимает: Двадцать слов, корка хлеба и мрак. Может быть, ты откроешь бациллу прохвостов? Против оспы ведь средство нашли. Гроздья лозунгов новых наряднее тостов,— В середине — холодные тли. Каин тучен и весел, Нож сверкает у чресел, Холм невинных все выше вдали… Может быть, ты сумеешь в достаточных дозах Суп из воздуха выжать для всех? Укрощенное брюхо возляжет на розах, Вспыхнет радость, беспечность и смех — И не будет причины Верить в святость дубины, В ритуал людоедских потех.