Том 2. Эмигрантский уезд. Стихотворения и поэмы 1917-1932

Чёрный Саша

В воде бегут пузырики, Проснулись тростники, И в сердце, полном лирики, Рождаются стишки… <1921>

Нянька *

(Лубок)

Где барчук? Удрал к реке Покачаться в челноке… Подобрав свои оборки, Нянька села на пригорке, С треском семечки грызет И облизывает рот. Молода: шестнадцать лет, Груди рвутся за корсет, Ноги — две литых колонны, Глазки серенькие сонны, Лоб в кудряшках, бант — в аршин, Циферблат, как красный блин, Пухлый нос в густых веснушках, Два кольца трясутся в ушках… Пропотела, пропеклась, И, зевая, как карась, Разлеглась шуршащей тушей Под тенистой дикой грушей.

* * *

Затаив в восторге дух, Смотрит,

вытянувши шею, На прекрасную Цирцею Из-за ясеня пастух. Пять коров ушло в овес — Он не видит и не слышит, Ветер ясень с ним колышет, Словно он к стволу прирос… «Вот так Питер! Ай да ну!» А в запрошлую весну, Как он хлопал на гумне Эту Дуню по спине!.. <1912> <1923>

Шалашик *

Это шалашик деда Егора. Вон его свитка лежит на золе. Скоро придет он с лукошком из бора, Будет грибы разбирать на земле. Сохнут на жерди густые охапки — Перед покосом дед тмин обобрал. Палкой пучки обмолотит на тряпке, Свеет, а семя — в мешочек. Видал?.. Вот чугунок с оттопыренным ухом… Сварит дед кашу, до капельки съест. Свежее сено покажется пухом — Ляжет, закурит, посмотрит окрест… Вечером, чуть пропадет за оврагом Сонного солнца цветной ободок, Вспыхнет костер ярко-розовым флагом И озарит задремавший прудок. К спящему саду наставит дед уши И загремит в темноту: «Ого-го!» Вынет из пепла шипящие груши, Дунет — и в рот. «Горячо?» — «Ничего!..» <1921>

Зима *

I

Над черной прорубью дымится сизый пар. Под валенками снег шипит и тает. В далекой деревушке Жучка лает, А солнце — алый шар! Пойдем на остров… Пышный и седой, В озерной белизне он спит глубоко, Блестя заиндевевшею осокой Над скованной водой…

II

Елки — беленькие свечи. Здравствуй, дуб широкоплечий, Очарованный старик! Как живешь? Озяб? Еще бы! У пяты — бугром сугробы, Над челом — седой парик… Ветер лютый и бесстыжий Шелестит листвою рыжей, С неба сыплется снежок… Пусть… Весна не за горами: Пестроглазыми цветами Закудрявится лужок, Понатужась, лопнут почки, И зеленые комочки Крикнут радостно: «Пора!» Не ворчи… Ведь я терплю же, У меня беда похуже: Видишь — в валенке дыра?

III

Если взрыть снежок под елкою у кочки, Под навесом зимних дымчатых небес Ты увидишь чудо из чудес: На бруснике изумрудные листочки! Если их к щеке прижать нетерпеливо, О, как нежен влажный их атлас! Словно губы матери счастливой, Перед сном касавшиеся нас… Иней все березы запушил, Вербы в белых-белых пышных сетках… Спит зима на занесенных ветках, Ветер крылья светло-синие сложил… Горсть брусничных веток я связал в пучок, Дома их поставлю в банку из-под меда — Пусть за дверью воет непогода: На моем столе — весны клочок…

IV

«Тишина!» — шепнула белая поляна. «Тишина!» — вздохнула, вея снегом, ель. За стволами зыбь молочного тумана Окаймила пухлую постель. Переплет теней вдоль снежного кургана… Хлопья медленно заводят карусель, За опушкой — тихая метель, В небе — мутная, безбрежная нирвана… «Тишина!» — качаясь, шепчет ель. «Тишина!» — вздыхает белая поляна.

V

Домой! Через озеро, в пышном лиловом тумане… Над синим холмом расцвела на окошке свеча. Вдали убегают, болтая бубенчиком, сани, И белые мухи садятся гурьбой вдоль плеча… Под снегом и льдом дышат сонные, тихие щуки. Над прорубью в дымке маячит безмолвный рыбак, А ветер играет и дует в иззябшие руки И с визгом уносит в снега перекличку собак… Там, дома, добуду в печурке горячих картошек, Подую на пальцы — и с солью зернистою в рот, Раздую лучину… В сенях из-под старых лукошек Достану салазки — и свистну у наших ворот! Соседский Ильюшка примчится веселою рысью,— Ох, трудно в тулупчик рукою попасть на ходу, Я сяду, он сядет — и с холмика тропкою лисьей Помчимся, помчимся, помчимся, как птицы к пруду!.. <1921>

Бал в женской гимназии *

I

Пехотный Вологодский полк Прислал наряд оркестра. Сыч-капельмейстер, сивый волк, Был опытный маэстро. Собрались рядом с залой в класс, Чтоб рокот труб был глуше. Курлыкнул хрипло медный бас, Насторожились уши. Басы сверкнули вдоль стены, Кларнеты к флейтам сели,— И вот над мигом тишины Вальс томно вывел трели… Качаясь, плавные лады Вплывают в зал лучистый, И фей коричневых ряды Взметнули гимназисты. Напев сжал юность в зыбкий

плен,— Что в мире вальса краше? Пусть там сморкаются у стен Папаши и мамаши… Не вся ли жизнь хмельной поток Над райской панорамой? Поручик Жмых пронесся вбок С расцветшей классной дамой. У двери встал, как сталактит, Блестя иконостасом, Сам губернатор Фан-дер-Флит С директором Очкасом: Директор — пресный, бритый факт, Гость — холодней сугроба, Но правой ножкой тайно в такт Подрыгивают оба. В простенке — бледный гимназист, Немой Монблан презренья. Мундир до пяток, стан, как хлыст, А в сердце лава мщенья. Он презирает потолок, Оркестр, паркет и люстры, И рот кривится поперек Усмешкой Заратустры. Мотив презренья стар как мир… Вся жизнь в тумане сером: Его коричневый кумир Танцует с офицером!

II

Антракт. Гудящий коридор, Как улей, полон гула. Напрасно классных дам дозор Скользит чредой сутулой. Любовь влетает из окна С кустов ночной сирени, И в каждой паре глаз весна Поет романс весенний. Вот даже эти, там и тут, Совсем еще девчонки, Ровесников глазами жгут И теребят юбчонки. Но третьеклассники мудрей, У них одна лишь радость: Сбежать под лестницу скорей И накуриться в сладость… Солдаты в классе, развалясь, Жуют тартинки с мясом. Усатый унтер спит, склонясь, Над геликоном-басом. Румяный карлик-кларнетист Слюну сквозь клапан цедит. У двери — бледный гимназист И розовая леди. «Увы! У женщин нет стыда… Продать за шпоры душу!» Она, смеясь, спросила: «Да?», Вонзая зубы в грушу… О, как прекрасен милый рот Любимой гимназистки, Когда она, шаля, грызет Огрызок зубочистки! В ревнивой муке смотрит в пол Отелло-проповедник, А леди оперлась о стол, Скосив глаза в передник. Не видит? Глупый падишах! Дразнить слепцов приятно. Зачем же жалость на щеках Зажгла пожаром пятна? Но синих глаз не укротить, И сердце длит причуду. «Куда ты?» — «К шпорам». — «Что за прыть?» — «Отстань! Хочу и буду».

III

Гремит мазурка — вся призыв. На люстрах пляшут бусы. Как пристяжные, лбы склонив, Летит народ безусый. А гимназистки-мотыльки, Откинув ручки влево, Как одуванчики легки, Плывут под плеск напева. В передней паре дирижер, Поручик Грум-Борковский, Вперед плечом, под рокот шпор Беснуется чертовски. С размаху на колено встав, Вокруг обводит леди И вдруг, взметнувшись, как удав, Летит, краснее меди. Ресницы долу опустив, Она струится рядом, Вся огнедышащий порыв С лукаво-скромным взглядом… О ревность, раненая лань! О ревность, тигр грызущий! За борт мундира сунув длань, Бледнеет классик пуще. На гордый взгляд — какой цинизм! — Она, смеясь, кивнула… Юнец, кляня милитаризм, Сжал в гневе спинку стула. Домой?.. Но дома стук часов, Белинский над кроватью, И бред полночных голосов, И гул в висках… Проклятье! Сжав губы, строгий, словно Дант, Выходит он из залы. Он не армейский адъютант, Чтоб к ней идти в вассалы!.. Вдоль коридора лунный дым И пар неясных пятна, Но пепиньерки мчатся к ним И гонят в зал обратно. Ушел бедняк в пустынный класс, На парту сел, вздыхая, И, злясь, курил там целый час Под картою Китая.

IV

С Дуняшей, горничной, домой Летит она, болтая. За ней вдоль стен, укрытых тьмой, Крадется тень худая… На сердце легче: офицер Остался, видно, с носом. Вон он, гремя, нырнул за сквер Нахмуренным барбосом. Передник белый в лунной мгле Змеится из-под шали. И слаще арфы — по земле Шаги ее звучали… Смешно! Она косится вбок На мрачного Отелло. Позвать? Ни-ни. Глупцу — урок, Ей это надоело! Дуняша, юбками пыля, Склонясь, в ладонь хохочет, А вдоль бульвара тополя Вздымают ветви к ночи. Над садом — перья зыбких туч. Сирень исходит ядом. Сейчас в парадной щелкнет ключ, И скорбь забьет каскадом… Не он ли для нее вчера Выпиливал подчасник? Нагнать? Но тверже топора Угрюмый восьмиклассник: В глазах — мазурка, адъютант, Вертящиеся штрипки, И разлетающийся бант, И ложь ее улыбки… Пришли. Крыльцо, как темный гроб, Как вечный склеп разлуки. Прижав к забору жаркий лоб, Сжимает классик руки. Рычит замок, жестокий зверь, В груди — тупое жало. И вдруг… толкнув Дуняшу в дверь, Она с крыльца сбежала. Мерцали блики лунных струй И ширились все больше. Минуту длился поцелуй! (А может быть, и дольше.) <1922>