Том 2. Лорд Тилбери и другие

Вудхауз Пэлем Грэнвилл

— Нет, мадемуазель. Не изложите ли вы свое дело? Вы что-то потеряли?

— Да, я…

— Минуточку, все — по порядку. Имя, фамилия?

— Кэй Кристофер.

— Кристофер, Кэ. Что означает эта буква?

— Ну, вообще-то Кэтрин, но меня всегда зовут Кэй. Не «Кэ», а «Кэй». Так бывает в Америке.

— Вы американка?

— Да.

— Служите в Париже или просто живете?

— Служу, в «Нью-Йорк Хералд Трибьюн».

— Чрезвычайно почтенная газета. Читаю ради языка. Что ж вы потеряли?

— Брата.

Секретарь

заморгал.

— Его два дня как нет. Мы живем вместе, он тогда ушел — и не идет. Я ждала, ждала, а потом решила обратиться в полицию.

— В больницы звонили?

— Да, во все до единой. Нету.

Секретарь посоветовал было морг, но сдержался.

— Вы говорите, два дня?

— Примерно двое суток. Я рано ухожу, он поздно спит, но, когда я пришла, его не было. Вообще-то я не паникую, он часто у нас бродит, но… понимаете, третий день…

— Конечно, понимаю. Не захочешь — обеспокоишься. Что ж, заверяю вас, полиция сделает все возможное. Как зовут вашего брата?

— Эдмунд Биффен Кристофер. Простите, Кристофер Эдмунд Биффен.

— Так, так. Эдмон Биффэ’н. Странное имя, я такого не слышал.

— Фамилия крестного.

— Ах, вон что!

— А ему, вы знаете, не нравится «Эдмунд». Говорит, это — важнейший тип с двойным подбородком.

— Вот как? — сказал секретарь, слегка моргая, ибо его звали Эдмоном.

— К счастью, все зовут его Бифф.

— Мдэ, м-дэ… Возраст?

— Двадцать девять лет. Скоро тридцать. Мог бы взяться за ум!

— Профессия?

— Там, у нас, был репортером, а потом уехал сюда. Пишет роман, но как-то туго. Хмурится, бормочет: «Надо еще подчистить». Вы же знаете, что теперь читают. Если нет таких всяких слов, книгу не откроют. Ну, как на заборе.

— Напишем «Романист».

— Рискнем, напишем.

— Не могли бы дать его словесный портрет?

Кэй засмеялась. Секретарь подумал, что у нее — мелодичный смех.

— Ну, это легко, — сказала она. — Вылитая такса.

— Простите?

— Нос — вперед, глаза — карие, подбородка нету. Волосы, костюм, ботинки — рыжего собачьего цвета.

— А, понятно! Теперь — настроение. Он был спокоен, весел?

— В высшей степени.

— Как у него с деньгами?

— Какие уж деньги! Но вообще, этот крестный недавно умер, оставил миллионы. Бифф думает, он — прямой наследник.

— Словом, — сказал деликатный секретарь, — самоубийство мы исключим?

— Господи, конечно! Бифф в жизни себя не убьет, пока на свете есть блондинки.

— Он их любит?

— Обожает. Я боюсь, а вдруг он на какой-то женился? Но будем надеяться.

— Будем, мадемуазель. Другого нам не дано. Что ж, больше спрашивать не о чем. Не повторите ли вы сержанту то, что сказали мне?

— А надо? Может, обойдемся?

— Так положено. Нет, нет. Через эту дверь ходим мы с комиссаром и сержантом. Посетители выходят,

а туда проникают с улицы.

3

Сержант вернулся к Джерри с видом дипломата, который долго решал важнейшую проблему.

— Все в порядке, — сказал он.

— Слава Богу, — сказал Джерри. — Знаете, я так и думал, что вы все устроите.

— Секретарь не возражает, — сообщил сержант через минуту-другую, прочитал заявление и медленно его протянул. — Подпишите. С нажимом, тут копирка. Спасибо.

Он наклеил марки, вынул из стола бумажник, из бумажника — двадцать франков, положил их в стол и запер его.

— Ну, все, — сказал он. — Вот вам второй экземпляр. Первый и копирку оставляем для архива.

— А бумажник? — спросил Джерри. Сержант устало улыбнулся.

— Зайдите через три дня в бюро находок, Рю Бурдийон, 36, — сообщил он с таким видом, с каким сообщают хорошую новость.

Джерри вскочил и схватился за голову.

— Да я завтра улетаю!

— Вы говорили.

— Где ж я буду ночевать?

Сержант развел руками и принялся за бумаги.

Глава II

1

Кэй решила не ходить к сержанту — ей показалось, что беседа с ним не возвышает и даже не развлекает душу. Конечно, она ошибалась, он мог бы порассказать ей немало занимательного о бородках ключа; но ей это было неведомо. И вот она стояла на улице, у дверей, надеясь, что Джерри скоро выйдет.

Вышел он скоро, но не совсем в себе. Взор его блуждал, руки дрожали, грудь вздымалась. Затравленный олень, окажись он случайно рядом, похлопал бы его по плечу, с налету узнав своего.

Кэй бодро его окликнула.

— Привет! — сказала она. — Рада вас видеть, Жераль. Он предостерегающе поднял руку.

— Идете к сержанту? — хрипло спросил он. — Не ходите. Рехнетесь.

Он прервал свою речь, всмотрелся и подошел поближе.

— Минутку, минутку… О, Господи!

Глаза у него вылезли, что модно среди улиток. После недавней беседы ему казалось, что жизнь навсегда лишилась света и смеха, но вот она возникла из мглы и совершила чудо, озарив его и согрев, как суп в одиннадцать часов.

Тогда, на «Мавритании», она ему очень нравилась, и пусть какой-нибудь циник не говорит, что на море понравится кто угодно. Тот же циник не снискал бы успеха, сказав сейчас, что всякий обрадует, если он не сержант. Странные чувства зашевелились в Джерри, и он почему-то услышал звон колокольчиков.

— Господи! — сказал он. — Это вы!

— Так говорят, — отвечала Кэй, — когда гадают, кто это.

— Вы что, думаете, я вас забыл?

— А что такого? Плыли пять дней, два года не виделись. Тогда, в Шербуре, вы сказали: «Будем держать связь». Сказали, но не держали.