Том 2. Лорд Тилбури и другие
Шрифт:
Прошло это лишь тогда, когда, позвонив в квартиру 3, она увидела Джерри. Снова взлетело у нее сердце, и ей показалось, что она пришла домой.
— Привет, — сказала она. — Вот и я. Почему вы так смотрите? Не ждали?
Джерри смотрел так, а не иначе, поскольку ощутил что-то вроде удара по голове. Пока он приходил в себя, Кэй прибавила:
— Если хотите, я уйду.
— Господи, что вы говорите! — воскликнул он. — Прошу, прошу. Как вам тут нравится?
Кэй вошла и осмотрелась.
— Уютно, — сказала она. — Казалось бы, два холостяка должны
— Наверное, спит. Не выходил.
— Лентяй собачий!
— Благодарите Бога, что он спит.
— Почему это?
— Он бы проклял вас братским проклятием. Когда я сказал про картину, он разволновался.
— Разве я не права?
— Правы, правы. Сколько она стоит?
— Тысяч десять.
— Ну, вот! Можно ему столько иметь?
— Ни в коем случае.
— Вот именно.
— Какой вы разумный, трезвый человек!
— Не говорите мне гадостей.
— Это комплимент. Если бы вы знали, что за подонки водятся с ним в Париже, вы бы поняли. Приведет, скажет: «Это Жюль», или там «Гастон» — и все, не выкуришь. Я вообще не вижу приличных людей, кроме наших, в газете и, конечно, Генри. Ой! Мои ушки и усики! [60]
60
«Мои ушки и усики!» — восклицает Белый Кролик из «Алисы в стране чудес» Льюиса Кэрролла (1832–1898).
— Что случилось?
— Я сегодня с ним обедаю.
Джерри сам надеялся с ней пообедать и сказал без должного пыла:
— Успеете, еще рано.
— Да он в Париже! Он не знает, что я уехала. Мы должны обедать с его мамой.
— У него есть мама?
— И какая!
— Мне кажется, она вам не очень приятна.
— Как и я — ей.
— Видимо, она ненормальная.
— Нет, что мне делать? Что я скажу?
— Что у вас выпадение памяти. А зачем вообще объяснять?
— Он рассердится.
— Навряд ли. Холодно удивится, не больше.
— Может быть, может быть… Поговорим лучше о вас. Почему вы дома? Сержант говорил секретарю, что вы служите.
— Меня выгнали.
— Ой, простите!
— Ничего, противная была служба.
— Кто же вас выгнал?
— Сам лорд Тилбери.
— Кажется, он — дядя Линды.
— И хозяин «Мамонта», где издается моя газетка.
— Надеюсь, он сломает ногу. А, вот!
— Что такое?
— Я скажу Генри, что меня срочно послали из газеты.
— Не очень убедительно.
— Да, не очень. Генри это примет… ну, холодно.
— Он все принимает холодно. Читали Роберта Сервиса?
— Как-то не довелось.
— Он писал о Юконе.
— Это я знаю.
— Если ему верить, там снег, лед и мороз. Самое место для вашего Сомерсета.
Кэй посмотрела на него.
— По-моему, — сказала она, — Генри вам не нравится.
— Вы правы. Я — не эскимос.
— В посольстве его очень ценят.
— Откуда вы знаете?
— От
— Не дай Бог, а то начнется третья мировая война. Нет, как вы можете думать о таком браке? Лучше просто залезть в холодильник.
— Мистер Шу-Смит, я его люблю.
— Ну, прямо!
— Что, что? Не надо так говорить.
— А вы не говорите всякую чушь. Люблю! Этот ходячий труп со стеклянными глазами!
— Перестаньте!
— Ни за что. Я имею полное право высказывать свое мнение.
Кэй вздохнула.
— Вот мы и поссорились! Нельзя же так, Шу-Смит. Если б не моя тонкость, я бы обиделась. Зачем вы лезете в мои дела?
— Затем. Какие женихи?! Вы выйдете за меня, мы же созданы друг для друга. Вспомните, как мы плыли на этом корабле. Родственные души! А тут какие-то Генри… Прямо не знаешь, смеяться или плакать. Слава Богу, я появился вовремя. Бифф правильно сказал…
— Если правильно, это не Бифф.
— Он правильно сказал: хватай и целуй без разговоров. Так я и сделаю.
— Вы посмеете?
— Еще как! Сейчас я вам покажу, какой я способный.
Именно тут раздался настойчивый звонок.
— Ура! — воскликнула Кэй. — Я знала, что небо опекает бедных порядочных девиц. Интересно, кто это? Лорд Тилбери пришел извиниться?
Это был Бифф, исключительно похожий на труп со стеклянными глазами. Друг его и сестра онемели от ужаса.
— Ключ потерял, — объяснил он. — Привет, Кэй. И, опустившись в кресло, заснул.
Кэй смотрела на Джерри, Джерри смотрел на Кэй. Оба думали о том, что их бедный друг и брат, похожий еще и на героя современной пьесы, кутил во всю свою силу. Даже в Нью-Йорке, на самой вершине, он поражая как-то меньше; и Джерри благоговейно прохрипел:
— О, Господи!
— Вот именно, — согласилась Кэй.
— Ангелы, гонцы благодати, помогите нам! Я не ошибся, это не иллюзия?
— Нет.
— Надо его уложить.
— И крепко держать.
— Пока вы его укачаете, я сбегаю, куплю соды. Вряд ли поможет, а все-таки…
Кэй пожала плечами.
— Бегайте, но это не нужно. У него не бывает похмелья. Встает, как стеклышко, с песней на устах. Видимо, эндокринное.
Джерри удивился. По странной случайности, он не видел Биффа наутро после попоек.
— Как стеклышко? — проверил он. — И не кается? Не страдает? Не клянется завязать?
— Ни в малейшей мере. Гадость какая, а? Если б он хоть страдал, я бы это вынесла, но нет, не страдает. Прямо подумаешь, что на свете нет правды. Ладно, творите доброе дело, если хочется.
Когда Джерри вернулся, Биффа не было — видимо, ушел в спальню, — а Кэй сидела в кресле с тем самым видом, который побудил Уолтера Пейтера заметить, что какую-то даму постигли все скорби мира.
— Ничего, — сказал рыцарь, — не убивайтесь, он все-таки дома, а не в камере.
Кэй почему-то не утешилась. Всякий, кто хотел бы узнать разницу между оптимистом и пессимистом, мог бы посмотреть сейчас на них.