Том 2. Повести и рассказы
Шрифт:
Пани обернулась к Зайцу и, увидев часть его пантомимы, сказала:
— Ну, если уж ты так убиваешься, то лучше не жди, пока жена вернется, а сам приходи в Вульку.
— А когда приходить, пани?
— Когда хочешь.
Это разрешение настолько успокоило Зайца, что он только погрозил жене кулаком и пошел обратно к дому. Теперь ничто уже не мешало Ягне оставаться при больной.
Ехали медленно. Свежий воздух немного оживил Анельку, она стала озираться вокруг, мысль ее работала. Кто эта добрая женщина? Куда они едут? Может
Она смотрела на склоненные над дорогой ивы, на ровную и широкую поверхность болота, испещренную кочками.
Когда ехали лесом, она вслушивалась в его монотонный шум. Ей чудилось, что деревья протягивают к ней ветви и шепчут что-то, но, раньше чем она успевала уловить хоть слово, дерево оставалось позади.
«Что они хотят сказать?» Анелька напрягала слух — вот-вот она поймет. Весь лес знает какую-то тайну, не печальную и не радостную, но очень-очень важную, и шепчет ее. А она, Анелька, не понимает…
Непрерывное и медленное движение, смена картин, смутных и сливавшихся одна с другой, начинали раздражать Анельку. Она закрывала глаза, и тогда ей казалось, что коляска внезапно остановилась. Открывала — нет, едут, и из-за тополей смотрят на нее любопытные глаза. Кто это? Что это там? Множество видений, бесформенных, туманных и безмолвных, проходили перед ней.
Казалось, путешествию не будет конца. Проехали лес. Анелькой овладела боязнь пространства. Какое небо огромное, глубокое, а она лежит над этой бездной, ни к чему не прикрепленная! Ей казалось, что она сейчас куда-то провалится, потом — что вокруг уже не пустота, а плотная густая масса, которая сдавливает ее со всех сторон.
Она застонала.
— Что с тобой, деточка? — спросила пани.
— Боюсь… Я упаду туда! — объяснила Анелька, указывая рукой на небо. — Ой, держите меня!
Пани велела поднять верх коляски, и Анелька немного успокоилась. Но едва проехали еще шагов двести, как девочка заплакала и стала просить:
— Ой, оставьте меня здесь!.. Положите меня в поле, я тут умру. Так все у меня внутри дрожит… Не знаю, что со мной… не знаю, куда меня везете. Я никому ничего плохого не сделала, за что же меня так мучают? Мама! Ой, мама!
До усадьбы было уже недалеко. Оттуда вызвали людей, и они перенесли Анельку на руках. Юзек и Ягна плакали, а пани была в сильном беспокойстве.
Глава семнадцатая
В просторной комнате в кожаном кресле сидит пан Драгонович, уездный лекарь, а рядом на табурете — пани Вихшицкая, компаньонка той дамы, которая увезла к себе Анельку и Юзека.
Доктор Драгонович — невысокий, хорошо сохранившийся и гладко выбритый старичок в длинном сером сюртуке.
Пани Вихшицкая — дама постного вида, тщедушная, в черном платье, гладко причесанная, с ватой в ушах.
Они беседуют вполголоса.
— Тоже
— Что поделаешь, пан доктор, раз она так настаивала! Она не только сотен, а и тысяч не пожалеет, лишь бы вылечить девочку. Денег много, вот она дурь свою и тешит, — отозвалась пани Вихшицкая. — Я ей ясно сказала: если наш доктор не поможет, так никто не поможет. Разве я не помню, как вы хорошо лечили мне ухо. Ну и что же? Заартачилась и слушать не стала. А скажите, пан доктор, мне ваши пилюльки принимать еще?
— Принимать, принимать! — рассеянно буркнул доктор. — С тех пор как провели железную дорогу, люди здесь с ума посходили — подавай им все только из Варшавы! Платья из Варшавы, конфеты из Варшавы, врачи из Варшавы, а нас, местных горемык, совсем в угол загнали.
Скрипнула дверь, и вошел молодой шатен. Компаньонка вскочила, изобразив на бледном лице елейную улыбочку.
— Ну, как вы, пан консультант, нашли нашу больную? — спросила она. — Бедный ангелочек! Я в своей жизни видела тысячи больных, но ни одного мне не было так жаль!
Молодой врач прервал этот поток излияний.
— Вот мы сейчас посоветуемся с уважаемым коллегой насчет состояния пациентки, — сказал он и поклонился любезной даме, а та улыбнулась еще приятнее и, придерживая обеими руками пышную юбку, присела, как пансионерка.
— Еще я хотела узнать, чего вы, пан доктор, пожелаете на завтрак? Можно подать полендвицу, яйца, ветчину, птицу… вино, пиво…
— Благодарю, мне все равно, — ответил молодой врач и поклонился вторично с таким решительным видом, что дама быстро ретировалась.
— Вы из Варшавы, пан? — осведомился Драгонович, сплетая пальцы и глядя через плечо на шатена. — Что, и там такая сушь стоит, как у нас?
Шатен, в свою очередь, посмотрел сверху вниз на старичка и небрежно развалился в кресле рядом.
— У нас была сушь, а теперь уже перепадают дожди, — ответил он. — Ну, как же вы, уважаемый коллега, нашли вчера пациентку?
Тон его задел Драгоновича.
— Обычные симптомы воспаления легких, — сказал он неохотно. — Жар, озноб, язык обложен, пульс учащенный. Других признаков…
— А можно узнать, что вы ей прописали?
Драгоновичу все больше не нравился этот экзамен.
— Я прописал то, что всегда прописывают в подобных случаях, — ответил он ворчливо. — К несчастью, пани, которая опекает больную, не позволила поставить ей кровососные банки.
— И правильно! — вполголоса вставил шатен.
— Что вы сказали?
— Больная малокровна. Всякая потеря крови ей опасна.
— Что же, вы даже при воспалении легких не ставите банок? — воскликнул Драгонович. — Вот так новость! — И засмеялся, потирая руки.