Том 2. Повести
Шрифт:
В результате этого доверительного совещания добрейший Апро еще вечером того же дня, зайдя перед ужином к аптекарю и выпив у него две стопочки коньяку для храбрости, сразу же после трапезы подозвал к себе Катицу и снова заговорил о предложении Коловотки. Он обстоятельно и мудро изложил все преимущества его принятия и опасности, связанные с его отклонением, не умолчав даже о покупке женихом револьвера.
— Не нужен он мне, папочка, ни душе моей, ни плоти.
На лице ее отразилась неприязнь, а в живых красивых глазах загорелся
— Ну что же, ладно, — проговорил отец печальным, но вместе с тем твердым голосом. — Душу твою я не погублю, сердце твое не скую цепями, но то, чему надлежит быть, неизбежно. Завтра ты покинешь мой дом.
— Куда же я денусь? — удрученно пролепетала девушка, опустив голову.
— Поедешь к своей тетке в Собосло; Лёринц проводит тебя с утренним поездом.
— И сколько мне там оставаться? — глухо спросила Кати; слезы навернулись у нее на глаза.
— До тех пор, пока не выйдешь замуж и муж не увезет тебя оттуда. Жди до тех пор, пока Коловотки женится. Иного пути сюда тебе нет. Я буду платить за тебя.
Девушка упрямо помотала головкой, кроткой своей головкой, и сильно топнула ножкой, своей малюсенькой ножкой.
— Нет! Нет! Не оставлю я своего родного города. Не сделаю я этого, не могу сделать.
Лицо Апро мгновенно помрачнело, кровь прилила к голове, глаза расширились, он стал страшен, как готовящийся к прыжку дикий зверь; но вот он с силой хлопнул ладонью по столу, так что посуда посыпалась на пол, и рявкнул:
— Цыц, ты, бледный лягушонок! Я тебя в порошок сотру.
Катица задрожала под уничтожающим взглядом отца, ноги у нее ослабли, и она невольно упала перед ним на колени.
— Отец, папочка, не поступайте так со мною!
— Либо то, либо другое! — загремел неумолимый голос. Девушка растерянно провела узкой ладонью по лбу; теперь она как бы рассуждала вслух:
— Оставить этот город, мой родной город, сейчас?..
— Да что тебя так пленяет в нем? Может быть, петух на колокольне? По мне, пожалуйста, оставайся здесь, но только как невеста Коловотки.
— Разрешите мне, — взмолилась Кати, — хотя бы немножечко подумать…
— Можешь думать до утра.
Она умоляюще заломила руки, словно заклиная его.
— И еще хотя бы одни сутки — ведь столько-то даже дают убийце в камере смертников!
Старик смягчился и отвернул лицо в сторону.
— Ладно, можешь думать до послезавтра, до утра. Но не появляйся завтра в лавке и не выходи на улицу, потому что, пойми, я боюсь, как бы не случилось какого-нибудь несчастья. Этот бедняга — ты знаешь, о ком я говорю, — замыслил что-то недоброе, и у меня такие дурные предчувствия, что просто и не высказать.
Если довериться памяти местных старожилов, от которых я слышал эту историю, то разговор этот происходил во вторник, а по средам в городе были еженедельные ярмарки. Утром Кати встала с заплаканными глазами и не пошла, как обычно,
Факт, однако, остается фактом, что девушка (то есть Кати) в городе не была, так как ее выходная мантилья вечером все еще лежала на обитом репсом диване — там, куда ее положила Жужа накануне вечером. Правда, еще утром Жужа слышала, как скрипнула наружная дверь, причем Самош не лаял, так что, скорее всего, что выходила Катица. Возможно, это было связано с письмом, — она хотела поймать кого-нибудь на улице, кто за небольшое вознаграждение отнес бы письмо на почту или тому, кому оно предназначалось. (Если бы мы только знали кому!) вскоре после того, как на колокольне прозвонили полдень, Жужа бегала в лавочку Яноша Тоота купить на один грош корицы для молочной рисовой каши, и тогда-то она увидела Катицу, высунувшуюся из окна, словно она наблюдала за улицей кого-то поджидая.
Немного погодя, когда Жужа катала в кухне тесто для крендельков, она вновь услышала скрип наружной двери, и на этот раз Самош уже залаял: пришел кто-то чужой. Кто это был, что ему нужно было и что там было вообще, принес ли он ответ или еще что, Жужа не знает, так как ничего не видела и не слышала. «Лопни мои глаза, — уверяла Жужа, — если я знаю хоть на крупицу больше того, что рассказала».
События второй половины дня не отличались ничем примечательным, да и, кроме того, всем были известны. Весь вечер Кати проплакала в своей комнате, а когда господин Апро в сопровождении Лёринца пришел домой, она сказала отцу:
— Я бы очень хотела, папочка, прежде чем сказать утром о своем решении, встретиться с тетушкой Мали.
Старик обрадовался этому, зная, что посоветует ей тетушка Мали.
— Это ты, милая, хорошо надумала. Тетушка Мали — умная женщина. Ты смело можешь последовать ее совету.
После ужина почтеннейший Апро даже напомнил ей:
— Ну, а сейчас накинь на плечи шаль да сбегай к тетушке Мали.
Кати тут же собралась, но на пороге обернулась. Невыразимая печаль лежала у нее на лице.
— Доброй ночи, папочка, если вы ляжете до моего возвращения.
— Не сиди там допоздна. Я пришлю за тобой Лёринца.
— Ах, зачем же? — проговорила Катица дрожащим голосом. — Меня оттуда проводит кто-нибудь.
У выхода Самош разыграл целую комедию: он лизал руку Катице, прыгал на нее, словно хотел удержать, а когда девушка вышла на улицу, горестно завыл. Ночная сова, хлопнув крыльями, залетела в окно. С улицы донесся перестук маленьких туфелек Катицы. Но старик ничего не слышал, увлеченный посасыванием трубки.