Том 2. Повести
Шрифт:
На стуле дремала кошка. Лёринц молол в ступе мак для завтрашней лапши, но и он часто прерывал свое занятие. Хозяин, уткнув голову в руки, следовал примеру кошки, и только часовая стрелка неустанно и безостановочно, размеренным ходом совершала свой путь.
В кухне Жужа мыла посуду, монотонно напевая какую-то глупую песенку:
Гнездо птичье на топольке, Мой Пали часто во хмельке: В понедельник и во вторник, ПьянПод убаюкивающий мотив песни почтеннейший Апро заснул, правда не очень глубоко (для этого нужен хотя бы церковный псалом). Лёринцу, по крайней мере, казалось, что сон мастера неглубок, потому что перед хозяином стоял кувшинчик с вином, и Лёринца все больше и больше занимала мысль, как бы незаметно подкрасться к столу и глотнуть винца; но всякий раз, как только он приближался к столу, старик приоткрывал глаза. Лёринц недоумевал: отчего это? Вероятно, дело все было в том, что он переставал молоть мак и наступившая тишина будила его милость, господина Апро. Изучив этот вопрос, Лёринц решил, что первым делом нужно приучить спящего хозяина к тишине. Он прекратил на определенное время молоть мак и наблюдал за господином Апро, выжидая момента, когда веки его снова сомкнутся и он начнет всхрапывать.
Ну, вот сейчас! Лёринц поднялся и на цыпочках стал приближаться к столу с заветным кувшином; он уже протянул к нему руку, как вдруг старик неожиданно раскрыл глаза, встрепенулся на стуле и громко зевнул.
— Эх, сон плохой приснился, — проворчал он. — Кати уже легла?
— Да она еще и домой не вернулась.
Старик взглянул на часы: уже половина одиннадцатого. Испуганный, он вскочил с кресла, глаза у него широко раскрылись — всякий сон слетел с них.
— И чего она так долго болтает? А ну-ка, дружище Лёринц, сбегай туда побыстрее, не нравится мне что-то эта история. — И Апро озабоченно покрутил головой.
Лёринц поспешно убежал, а через четверть часа вернулся, запыхавшийся и бледный от волнения.
Беда, сударь, барышни там сегодня вовсе и не было.
— Проклятье! — заорал старик. — Вот что мы наделали! Ты с кем разговаривал?
— С самою госпожой Апро, с вашей свояченицей.
— Ну, Лёринц, веселенькое вышло дельце! — с искаженным лицом проговорил Апро и ухватился за стол, чтобы не упасть.
Этот удар сломил его. Сильные люди как раз и склонны к крайностям. Он заплакал. Он, Иштван Апро, — заплакал навзрыд, как старуха!
— О дорогое мое дитятко, что ты наделала?! — припав к столу, запричитал он. — Чем ты задумала наказать отца?!
Потом он обратился к своему старому верному подмастерью и, ломая руки, стал заклинать его землей и небом сделать что-нибудь, разыскать Катицу и вернуть ему дочь хотя бы из-под земли.
Старый Лёринц лишь смотрел на него во все глаза, дивясь тому, что сталось с его кремнем-хозяином, который до сего времени умел только приказывать.
— Как ты думаешь, мой дорогой, славный Лёринц, что нам
— Мне кажется, нужно бы поднять тревогу, — с трудом вымолвил Лёринц, сам разразившись слезами.
Именно этим он и придал силу своему хозяину. Пока Апро плакал сам, он был как ребенок и считал настоящим мужчиной того, кто крепился, но стоило пролиться и роднику Лёринца, как почтеннейший Апро вскочил, будто вдруг спали путы, связавшие его разум и силу, вытер глаза и повелительным тоном бросил Лёринцу:
— Ты глупец! Бери шляпу и пойдем. Лёринц безмолвно последовал за ним.
Старик снял со стены ружье (Лёринц в ужасе содрогнулся: «Что-то теперь будет?»), и они отправились.
Выйдя на улицу, старый Апро поднял ружье и прицелился в небо.
«Ну, это снова обойдется в пару сапог», — подумал Лёринц.
Апро спустил курок, прогремел выстрел. Старик несколько мгновений спокойно прислушивался, словно ожидая, не упадет ли то, что он подстрелил; как раз в эту минуту по небу пролетела падающая звезда. («Батюшки, попал ведь!» — ужаснулся Лёринц.) Затем господин Апро разрядил и второе дуло, после чего по всей улице стали одно за другим распахиваться окна.
Только этого и хотел сапожных дел мастер.
Разбуженные ото сна соседи, женщины в ночных чепцах, напуганные звуками выстрелов, выглядывали на улицу: «Что случилось? Где стреляли? Кто стрелял? Почему стрелял?» — Все это было очень интересно.
— Люди добрые! — воскликнул сапожник громовым голосом, так что его было слышно от дома Ковачей до Бетленских ворот. — Дочь моя, Каталина Апро, ушла сегодня в восемь часов вечера из дома к своей тетке и до сих пор не вернулась. Есть основания полагать, что с ней случилось какое-нибудь несчастье. Видел ли кто-либо из вас ее сегодня, в это время или позже, кто смог бы помочь мне в розысках?
Сразу же объявились три человека. Один из них видел Катицу на улице Чапо приблизительно четверть девятого, другой повстречался с нею недалеко от порохового погреба — она поспешно шла, да, очень поспешно, прикрыв лицо шалью. Напрасная уловка: по изящной походке, по манере держаться ее можно узнать среди тысяч и тысяч. Третий — стряпчий Михай Фанда Шанта — сообщил, что сегодня он наблюдал за варкой варенья на своей вилле на берегу Мароша; возвращаясь поздно вечером домой и проходя мимо Рекеттеша, он видел, как красивая стройная девушка тенью прошмыгнула к реке. Он еще крикнул ей вдогонку, но она не ответила и бросилась бежать.
— Ясно, она бросилась в Марош… — глухо проговорил Апро. — Добрые люди, христиане, молю вас, возьмите багры и пойдемте со мной.
Вокруг Апро вскоре выросла большая толпа, тут же появились и багры, и веревки, и фонари. Его милость Гергей Надь поспешно запряг лошадей в телегу и погрузил на нее две свои лодки, после чего весь печальный кортеж тронулся в путь по улице Чапо в направлении к Рекеттешу. Ночь была тихой и спокойной. Звезды весело мерцали на темном покрове неба и смотрели на свое отражение в безмятежных марошских водах.