Том 3. Стихотворения 1866-1877

Некрасов Николай Алексеевич

(Между 1872 и 1874)

«Смолкли честные, доблестно павшие…»^*

Смолкли честные, доблестно павшие, Смолкли их голоса одинокие, За несчастный народ вопиявшие, Но разнузданы страсти жестокие. Вихорь злобы и бешенства носится Над тобою, страна безответная. Всё живое, всё доброе косится… Слышно только, о ночь безрассветная! Среди мрака, тобою разлитого, Как враги, торжествуя, скликаются, Как на труп великана убитого Кровожадные птицы слетаются, Ядовитые гады сползаются…

1874

Над чем мы смеемся…^*

Раз

сказал я за пирушкой: «До свидания, друзья! Вечер с матушкой-старушкой Проведу сегодня я: Нездорова — ей не спится, Надо бедную занять…» С той поры, когда случится Мне с друзьями пировать, Как запас вестей иссякнет И настанет тишина, Кто-нибудь наверно брякнет: «Человек! давай вина! Выпьем мы еще по чаше И — туда… живей, холоп! Ну… а ты — иди к мамаше! Ха! ха! ха!..» Хоть пулю в лоб!.. Водовоз воды бочонок В гололедицу тащил; Стар и слаб, как щепка тонок, Бедный выбился из сил. Я усталому салазки На бугор помог ввезти. На беду, в своей коляске Мчался Митя по пути — Как всегда, румян и светел, Он рукою мне послал Поцелуй — он всё заметил И друзьям пересказал. С той поры мне нет проходу: Филантроп да филантроп! «Что, возил сегодня воду?.. Ха! ха! ха!..» Хоть пулю в лоб!..

Три элегии^*

А.Н. Плещееву

1

Ах! что изгнанье, заточенье! Захочет — выручит судьба! Что враг! — возможно примиренье, Возможна равная борьба; Как гнев его ни беспределен, Он промахнется в добрый час… Но той руки удар смертелен, Которая ласкала нас!.. Один, один!.. А ту, кем полны Мои ревнивые мечты, Умчали роковые волны Пустой и милой суеты. В ней сердце жаждет жизни новой, Не сносит горестей оно И доли трудной и суровой Со мной не делит уж давно… И тайна всё: печаль и муку Она сокрыла глубоко? Или решилась на разлуку Благоразумно и легко? Кто скажет мне?.. Молчу, скрываю Мою ревнивую печаль, И столько счастья ей желаю Чтоб было прошлого не жаль! Что ж, если сбудется желанье?.. О, нет! живет в душе моей Неотразимое сознанье, Что без меня нет счастья ей! Всё, чем мы в жизни дорожили, Что было лучшего у нас, — Мы на один алтарь сложили, И этот пламень не угас! У берегов чужого моря, Вблизи, вдали он ей блеснет В минуту сиротства и горя, И — верю я — она придет! Придет… и, как всегда, стыдлива, Нетерпелива и горда, Потупит очи молчаливо. Тогда… Что я скажу тогда?.. Безумец! для чего тревожишь Ты сердце бедное свое? Простить не можешь ты ее — И не любить ее не можешь!..

2

Бьется сердце беспокойное, Отуманились глаза. Дуновенье страсти знойное Налетело, как гроза. Вспоминаю очи ясные Дальней странницы моей, повторяю стансы страстные, Что сложил когда-то ей. Я зову ее, желанную: Улетим с тобою вновь В ту страну обетованную, Где венчала нас любовь! Розы там цветут душистые, Там лазурней небеса, Соловьи там голосистее, Густолиственней леса…

3

Разбиты все привязанности, разум Давно вступил в суровые права, Гляжу на жизнь неверующим глазом… Всё кончено! Седеет голова. Вопрос решен: трудись, пока годишься, И смерти жди! Она недалека… Зачем же ты, о сердце! не миришься С своей судьбой?.. О чем твоя тоска?.. Непрочно

всё, что нами здесь любимо, Что день — сдаем могиле мертвеца, Зачем же ты в душе неистребима, Мечта любви, не знающей конца?.. Усни… умри!..

П.А. Ефремову («Взглянув чрез много, много лет…»)^*

Взглянув чрез много, много лет На неудачный сей портрет, Скажи: изрядный был поэт, Не хуже Фета и Щербины, И вспомни времена «Складчины».

(18 марта 1874)

Уныние^*

1

Сгорело ты, гнездо моих отцов! Мой сад заглох, мой дом бесследно сгинул, Но я реки любимой не покинул. Вблизи ее песчаных берегов Я и теперь на лето укрываюсь И, отдохнув, в столицу возвращаюсь С запасом сил и ворохом стихов. Мой черный конь, с Кавказа приведенный Умен и смел, — как вихорь он летит, Еще отцом к охоте приученный, Как вкопанный при выстреле стоит. Когда Кадо бежит опушкой леса И глухаря нечаянно спугнет, На всем скаку остановив Черкеса, Спущу курок — и птица упадет.

2

Какой восторг! За перелетной птицей Гонюсь с ружьем, а вольный ветер нив Сметает сор, навеянный столицей, С души моей. Я духом бодр и жив, Я телом здрав. Я думаю… мечтаю… Не чувствовать над мыслью молотка Я не могу, как сильно ни желаю, Но если он приподнят хоть слегка, Но если я о нем позабываю На полчаса, — и тем я дорожу. Я сам себя, читатель, нахожу, А это всё, что нужно для поэта. Так шли дела; но нынешнее лето Не задалось: не заряжал ружья И не писал еще ни строчки я.

3

Мне совестно признаться: я томлюсь, Читатель мой, мучительным недугом. Чтоб от него отделаться, делюсь Я им с тобой: ты быть умеешь другом, Довериться тебе я не боюсь. Недуг не нов (но сила вся в размере), Его зовут уныньем; в старину Я храбро с ним выдерживал войну, Иль хоть смягчал трудом по крайней мере, А нынче с ним не оберусь хлопот. Быть может, есть причина в атмосфере, А может быть, мне знать себя дает, Друзья мои, пятидесятый год.

4

Да, он настал — и требует отчета! Когда зима нам кудри убелит, Приходит к нам нежданная забота Свести итог… О юноши! грозит Она и вам, судьба не пощадит: Наступит час рассчитываться строго За каждый шаг, за целой жизни труд, И мстящего, зовущего на суд В душе своей вы ощутите бога. Бог старости — неутолимый бог, (От юности готовьте ваш итог!)

5

Приходит он к прожившему полвека И говорит: «Оглянемся назад, Поищем дел, достойных человека…» Увы! их нет! одних ошибок ряд! Жестокий бог! он дал двойное зренье Моим очам; пытливое волненье Родил в уме, душою овладел. «Я даром жил, забвенье мой удел», — Я говорю, с ним жизнь мою читая. Прости меня, страна моя родная: Бесплоден труд, напрасен голос мой! И вижу я, поверженный в смятенье, В случайности несчастной — преступленье, Предательство в ошибке роковой…

6

Измученный, тоскою удрученный, Жестокостью судьбы неблагосклонной Вины мои желаю объяснить, Гоню врага, хочу его забыть, Он тут как тут! В любимый труд, в забаву — Мешает он во всё свою отраву, И снова мы идем рука с рукой. Куда? увы! опять я проверяю Всю жизнь мою — найти итог желаю, — Угодно ли последовать за мной?

7

Идем! Пути, утоптанные гладко, Я пренебрег, я шел своим путем, Со стороны блюстителей порядка Я, так сказать, был вечно под судом. И рядом с ним — такая есть возможность! — Я знал другой недружелюбный суд, Где трусостью зовется осторожность, Где подлостью умеренность зовут. То юношества суд неумолимый. Меж двух огней я шел неутомимый. Куда пришел? Клянусь, не знаю сам! Решить вопрос предоставляю вам!