Том 3. Стихотворения 1866-1877

Некрасов Николай Алексеевич

Старость^*

Просит отдыха слабое тело, Душу тайная жажда томит. Горько ты, стариковское дело! Жизнь смеется, — в глаза говорит: Не лелей никаких упований, Перед разумом сердце смири, В созерцаньи народных страданий И в сознанье бессилья — умри…

Приговор^*

«…Вы в своей душе благословенной Парии — не знает вас народ, Светский круг, бездушный и надменный, Вас презреньем хладным обдает. И звучит бесцельно

ваша лира, Вы певцами темной стороны — На любовь, на уваженье мира Не стяжавшей права — рождены!..» Камень в сердце русское бросая, Так о нас весь Запад говорит. Заступись, страна моя родная! Дай отпор!.. Но родина молчит…

Ночь с 7 на 8 января 1877

«Дни идут… всё так же воздух душен…»^*

Дни идут… всё так же воздух душен, Дряхлый мир — на роковом пути… Человек — до ужаса бездушен, Слабому спасенья не найти! Но… молчи, во гневе справедливом! Ни людей, ни века не кляни: Волю дав лирическим порывам, Изойдешь слезами в наши дни…

Ночь с 8 на 9 января 1877

«Есть и Руси чем гордиться…»^*

Есть и Руси чем гордиться, С нею не шути, Только славным поклониться — Далеко идти! Вестминстерское аббатство Родины твоей — Край подземного богатства Снеговых степей…

«Зазевайся, впрочем, шляпу…»^*

Зазевайся, впрочем, шляпу Сдернуть — царь-отец Отошлет и по этапу — Чур: в один конец!

(27 января 1877)

Посвящение («Вам, мой труд ценившим и любившим…»)^*

Вам, мой дар ценившим и любившим, Вам, ко мне участье заявившим В черный год, простертый надо мной, Посвящаю труд последний мой! Я примеру русского народа Верен: «В горе жить — Некручинну быть» — И, больной работая полгода, Я трудом смягчаю мой недуг: Ты не будешь строг, читатель-друг!

1 февраля 1877

Горящие письма^*

Они горят!.. Их не напишешь вновь, Хоть написать, смеясь, ты обещала… Уж не горит ли с ними и любовь, Которая их сердцу диктовала? Их ложью жизнь еще не назвала, Ни правды их еще не доказала… Но та рука со злобой их сожгла, Которая с любовью их писала! Свободно ты решала выбор свой, И не как раб упал я на колени; Но ты идешь по лестнице крутой И дерзко жжешь пройденные ступени!.. Безумный шаг!.. быть может, роковой… . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

З<и>не («Пододвинь перо, бумагу, книги!..»)^*

Пододвинь перо, бумагу, книги! Милый друг! Легенду я слыхал: Пали с плеч подвижника вериги, И подвижник мертвый пал! Помогай же мне трудиться, Зина! Труд всегда меня животворил. Вот еще красивая картина — Запиши, пока я не забыл! Да не плачь украдкой! Верь надежде, Смейся, пой, как пела ты весной, Повторяй друзьям моим, как прежде, Каждый стих, записанный

тобой. Говори, что ты довольна другом: В торжестве одержанных побед Над своим мучителем недугом Позабыл о смерти твой поэт!

(13 февраля 1877)

Поэту («Любовь и труд — под грудами развалин!..»)^*

Любовь и труд — под грудами развалин! Куда ни глянь — предательство, вражда, А ты стоишь — бездействен и печален И медленно сгораешь от стыда. И небу шлешь укор за дар счастливый: Зачем тебя венчало им оно, Когда душе мечтательно-пугливой Решимости бороться не дано?..

(Февраль 1877)

Баюшки-баю^*

Непобедимое страданье, Неумолимая тоска… Влечет, как жертву на закланье, Недуга черная рука. Где ты, о муза! Пой, как прежде! «Нет больше песен, мрак в очах; Сказать: умрем! конец надежде! Я прибрела на костылях!» Костыль ли, заступ ли могильный Стучит… смолкает… и затих… И нет ее, моей всесильной, И изменил поэту стих. Но перед ночью непробудной Я не один… Чу! голос чудный! То голос матери родной: «Пора с полуденного зноя! Пора, пора под сень покоя; Усни, усни, касатик мой! Прийми трудов венец желанный, Уж ты не раб — ты царь венчанный; Ничто не властно над тобой! Не страшен гроб, я с ним знакома; Не бойся молнии и грома, Не бойся цепи и бича, Не бойся яда и меча, Ни беззаконья, ни закона, Ни урагана, ни грозы Ни человеческого стона, Ни человеческой слезы. Усни, страдалец терпеливый! Свободной, гордой и счастливой Увидишь родину свою, Баю-баю-баю-баю! Еще вчера людская злоба Тебе обиду нанесла; Всему конец, не бойся гроба! Не будешь знать ты больше зла! Не бойся клеветы, родимый, Ты заплатил ей дань живой, Не бойся стужи нестерпимой: Я схороню тебя весной. Не бойся горького забвенья: Уж я держу в руке моей Венец любви, венец прощенья, Дар кроткой родины твоей… Уступит свету мрак упрямый, Услышишь песенку свою Над Волгой, над Окой, над Камой, Баю-баю-баю-баю!..»

(3 марта 1877)

Из поэмы «Без роду, без племени» («Имени и роду…»)^*

Имени и роду Богу не скажу. Надо — воеводу Словом ублажу. «Кто ты?» — «Я-то? Житель!» Опустил кулак: «Кто ты?» — «Сочинитель! Подлинно что так». Меткое, как пуля, Слово под конец: «Кто ты?» — «Бородуля!», — Прыснул! «Молодец!» Я — давай бог ноги… «С богом! Ничего! Наберем в остроге Помнящих родство». Третий год на воле, Третий год в пути. Сбился в снежном поле — Некуда идти! Ночи дольше-дольше, Незаметно дней! Снегу больше-больше, Не видать людей, Степью рыщут волки, С голоду легки, Стонут, как на Волге Летом бурлаки.