Том 4. Очерки и рассказы 1895-1906
Шрифт:
— Да ведь как же ему это сказать, — развел руками Егор, — он с вашей мамой не в законе.
— Не в законе? — переспросил Дим.
— То-то не в законе, — ему и нельзя.
Дим еще подумал, вздохнул и спросил:
— Егор, а много у меня братьев и сестер?
— Два брата да три сестрицы.
— А где же они живут?
— Летом вон там, версты три отсюда, — и Егор показал пальцем.
— Егор… а зачем же они ко мне не приходят?
— Да ведь как же? Откуда они знают? Им все равно, как и вам,
— Отчего же не говорят?
— Да как же сказать, когда дело-то не в законе.
Дим подумал и спросил:
— Закон страшный, Егор?
— Да ведь закон, известно, закон…
Егор тяжело вздохнул.
— Охо-хо, — сказал он, — вот где грех-то.
— Какой грех, Егор? — испуганно спросил Дим.
Егор угрюмо сказал:
— Не ваш грех.
Дим как будто вдруг все, что имел, потерял и теперь опять находил что-то другое, новое, но все это новое было хорошее: отец, братья и сестры… И во всем этом было и что-то неясное, такое неясное, что, как ни напрягался Дим, — он никак его понять не мог и не знал, как и что спросить еще Егора, чтобы все стало ему ясным… Какая-то тревога или неудовлетворение охватывали Дима, и он напряженно вдумывался, стараясь проникнуть в какой-то полусвет, окутавший вдруг всю его жизнь.
— Егор, — сказал Дим, — а нельзя хоть потихоньку посмотреть мне на моих братиков и сестричек?
Егор сначала не хотел и слушать, потом стал отговариваться расстоянием, но Дим так просил, что Егор, наконец, согласился.
Они взяли извозчика и поехали. Не доезжая до места, они отпустили извозчика и пошли пешком.
Как сильно билось сердце Дима, когда они с Егором подкрадывались к решетчатой ограде.
Там за оградой, на лужайке перед домом, играло много детей. Егор шепотом объяснял ему, что это все его родные и двоюродные братья и сестры.
«Это хорошо, — думал радостно Дим, — вот сколько у него родных и двоюродных братьев и сестер. То-то он расскажет Наташе».
Какие они все хорошенькие и добрые!
Вот сидят и строят что-то из песка две девочки и маленький мальчик в латах. А вот эти бегают и гоняются друг за другом. Два мальчика, как он, обнялись и ходят взад и вперед, не обращая ни на кого внимания, а к ним все пристает девочка с задорными, черными глазками, а они говорят ей:
— Ну, оставь же над, Нина.
— Не оставлю, — говорила Нина, — не говорите секретов.
Одна маленькая девочка сидит спиной ко всем и возится с куклой. Длинные, мягкие, как шелк, волосы то и дело падают ей на глаза, и то и дело она, оставляя куклу, покорно двумя ручонками откидывает свои волосы назад. Но они опять падают.
Нина отошла от мальчиков и подсела к маленькой девочке.
— Вот умница, Тото, ты любишь куклу?
Тото подняла головку, оправила волосы и, радостно показывая на куклу, сказала счастливым голосом:
—
Она только и знала одно слово: пупе.
— Ах ты, пупе, — сказала Нина и поцеловала Тото.
— А ты знаешь, Нина, — подходя, озабоченно заговорила девочка немного постарше Тото, — няня говорит, что если мы будем хорошо играть с куколками, они полюбят нас и сделают нас тоже куколками.
13
Кукла (от нем.die Puppe)
— А ты хочешь быть куколкой?
У девочки загорелись глаза, и она счастливо сказала:
— Хо-очу…
— А кто эта большая дама в шляпке, которая вышла из дома и идет к детям?
Егор шепчет, что это его, Дима, тетя. Все дети увидели тетю и закричали:
— Тетя Маша, тетя Маша…
Тетя Маша, здоровая, веселая, полная, идет, и руки у нее заложены назади, но Дим видит, что она прячет, — она держит в руках повозочку с лошадкой и кучером.
— А кто, — весело, громко говорит тетя Маша, — из вас рожденник сегодня?
Маленький мальчик в латах покраснел и встал.
— Ах, это ты, Женя? — сказала тетя Маша, — твое рожденье? Ну, поцелуй тетю.
Тетя Маша присела к земле, подставила Жене свою щеку; и, когда Женя поцеловал ее, она спросила:
— А ты тетю Машу любишь?
— Люблю, — сказал Женя.
— А ну-ка, покажи — как?
Женя обнял изо всей силы шею тети Маши.
— А бозеньке ты молишься? — продолжала тетя Маша.
— Молюсь..
— Тетя Маша, тетя Маша, — вмешалась Нина, и глаза ее загорелись, как огоньки, — Женя так богу молится: пошли, господи, здоровье папе, маме, братьям, сестрам, дядям, тетям и потом всему, что увидит, и так говорит: сапогам, которые стоят под кроватью…
— Ну, уж ты, — говорит тетя Маша, — всегда все подметишь, не мешай нам…
И, обратившись опять к Жене, тетя Маша спросила:
— А молочко ты пьешь?
— Пью.
— Ну, умница, вот же тебе…
И тетя Маша дала Жене повозочку с лошадкой и кучером.
— Вот я тоже подметила, — говорит Нина, — что ты, тетя Маша, всегда подаришь как раз то, что больше всего нравится.
Тете Маше было это приятно, и она рассмеялась. Как раз в это время Дим увидел водном из окон того, кого он привык называть своим дядей.
— Дядя! — сказал он удивленно Егору, — разве он здесь живет?
— Так ведь где же ему жить? — сказал Егор.
Что-то точно обожгло Дима, и он забыл и о братьях своих, и о сестрах, и о большой тете Маше, которая вдруг, увидев прильнувшее к ограде желтое лицо и большие, черные глаза мальчика, сказала нарочно громко: