Том 4. Пьесы 1865-1867

Островский Александр Николаевич

(берет у Скопина меч)

Держу сей меч, и сим мечом клянусь, Что всякого, кто помешать захочет Моей священной воле, уничтожу И прах его развею далеко. Ну, что же ты не молишь о пощаде? Что не трепещешь? Иль тебе не страшен Ни суд мирской, ни грозный гнев царя?

Шуйский

Не стану я просить себе пощады. Моя вина — слепое исполненье Велений царских.

Дмитрий

(отдает меч Скопину-Шуйскому)

Говори прямее!

Шуйский

Мы

утверждались крестным целованьем Царю Борису.

Голицын

(Мстиславскому)

Ишь куда пошло.

Шуйский

Ты знаешь сам, что всяка власть от Бога. Иной за страх служил, иной за совесть, Да не порок служить и за награду. Боярин твой, Петр Федорыч Басманов, Не по уму и не по летам, рано Добился чести преданностью рабской Царю Борису. Царь бояр крамольных Не миловал, грозна была опала Ослушникам! Вон Бельский попытался, Да сам не рад, проворовался в службе И надолго себе бесчестья добыл. Меня, раба, Борис послал к народу, И раб пошел, творя его веленье, И говорил, что не царевич Дмитрий Идет в Москву с иноплеменной силой, А вор, расстрига, еретик Отрепьев. Поверили иль нет, и кто поверил Словам моим — не знаю; я исполнил, Что царь велел. Вот вся вина моя!

Басманов

Не верь ему, великий государь!

Шуйский

Я все сказал, что за собою ведал, Перед лицом царя я повинился, И больше нет вины за мной. Велите Пытать меня, хоть до смерти замучьте, Вы не услышите ни слова больше! Напрасно ты, Петр Федорыч, безвинных Сирот пытал! Узнать тебе хотелось, Что говорил, по царскому приказу, Я с лобного; на каждом перекрестке Спросил бы ты — тебе без пытки скажут, Да не запрусь и я, не потихоньку — На всю Москву я громко говорил. Ждет милостей народ, а ты пытаешь. Что значит — кровь! Отец был в палачах, И ты по нем.

Басманов

Он лжет перед собором, Бесстыдно лжет! он ведомый обманщик! Не с лобного — то было, да прошло, — В своем дому недавно он народу Бездельные те речи говорил.

Шуйский

Ни слова! Стой! Заглазно сколько хочешь Нашептывай; в глаза не смей порочить Вернейших слуг московских государей! Чем клеветать на Шуйских, вы бы лучше Царям служить у Шуйских поучились.

Щелкалов

У тех ли Шуйских, что в Литву бежали? У тех ли Шуйских, что царя Ивана В младенчестве не досыта кормили, В его глазах бояр его губили, С митрополитов облаченье рвали? Или у тех, что черный люд московский Не раз, не два водили бунтом в Кремль?

Шуйский

Наш род большой, в семье не без урода. Я б насчитал тебе десятки Шуйских, Проливших кровь и головы сложивших На всех концах, на всех украйнах русских, В бою ручном и в городских осадах — Да говорить я не хочу с тобой.

Бельский

Боясь Бориса, ты солгал народу; Зачем же ты потом не повинился Во лжи своей? Когда Гаврило Пушкин С Плещеевым нам грамоты читали Димитрия Иваныча, ты где был? Ты что ж молчал? А в день царева въезда Опять не ты, а я да Петр Басманов Поехали с народом говорить; А ехать бы, по совести, тебе! Ты Федором Иванычем был

послан Похоронить царевича, ты знаешь, Кого ты хоронил. Вы с патриархом Не раз божились, что царевич Дмитрий Похоронен тобой в соборной церкви; Зачем же ты молчишь теперь, не скажешь Народу правды? Вы похоронили Попова сына, так бы ты и молвил; А ты молчишь да морщишься — мол, знаю, Да не скажу до случая

Дмитрий

Василий, Зачем молчал ты о своем обмане? Ты виноват передо всем народом — Ты лгал ему. Я здесь, я на престоле, Не в Угличе, не мертвый! Хоронили Другого вы. Кого вы хоронили? Ну, говори!

Голоса

Казнить его, злодея!

Шуйский

Ты выслушай, великий государь! Про мой обман, про вымыслы Бориса Народ забыл и знать про то не хочет На радости. Бездельные те речи Я говорил давно; с Мстиславским после Мы за тебя, под звоном колокольным, Народ московский ко кресту водили И верой, правдой, не жалея жизни, Служить тебе учили. Для чего же Про старое напоминать народу! И Бельский да Басманов неразумно Народ московский на Пожар сбивали, Чтоб клясться в том, чему и так все верят. Недаром же руками им махали, Чтоб не клялись: «Мы и без вас-де знаем». А без нужды божиться, лишь в сомненье Народ вводить… И стало им обидно, Что я разумно сделал, не поехал На лобное. Чему бы обижаться? Кому как бог даст: разум или глупость, Так и живи! На Бога с челобитьем К кому пойдешь! Великий государь, Я все сказал тебе, что может правый Сказать в защиту правоты своей. Теперь в твоих руках и суд и милость, И головы и честь холопей царских, Бояр исконных, суздальских князей.

Дмитрий

Увесть его!

Шуйского уводят.

Вы слышали, бояре, Окольничьи и думные дворяне, И вы, честные люди; обсудите И приговор поставьте по закону И совести и расходитесь с Богом! Чему приговорите, так и быть.

Выходит из палаты, впереди идут рынды и Скопин-Шуйский.

Мстиславский

Подумайте! Чтоб не было обиды: Казнить легко, да после не воротишь.

Басманов

Хоть думайте, хоть нет, а он изменник!

(Щелкалову.)

Пиши скорее приговор соборный!

Щелкалов

Честной собор, чему повинен Шуйский?

Голоса

Казнить его! — Повинен смертной казни. — Изменник он! Ему и смерти мало! — Все Шуйские изменники! — И братьев Помиловать нельзя. Какая милость! — Всем Шуйским смерть! На том и порешили.

Мстиславский

А тех за что? Они не виноваты.

Один голос

Чай, Дмитрий-то свояки с Годуновым, Вот и вина.

Мстиславский

Нет, этак не порядок!

Щелкалов

Так что ж писать?

Один голос

Пиши: казнить Василья, А Дмитрию с Иваном снять боярство И в ссылку их по дальним городам.