Том 4. Повести и рассказы, статьи 1844-1854
Шрифт:
А это мрачное, байроновское стихотворение… вы думаете, можно его было предвидеть (на стр. 103):
Октябрь. 1847.
Удивительное дело! Понять это величественное стихотворение нет почти никакой возможности, а впечатление оно производит сильное. Именно «Бывает влеченье неведомой силы».
В другом роде, более небрежном, задушевном, но тоже очень хорошо стихотворение на стр. 25:
Ты не любишь меня: Я, мой друг, то познал! Вместе быть — для тебя Скучно. Я ж не знавал Этой скуки с тобой. Пусть бы час дорогой Длился долгим же днем! Да любовь твою кровь Не волнует, как прежде! Что ж желаешь ты вновь Моих клятв, уверений? А была ты полна И любви и чувств юга.Под конец господин сочинитель прогоняет прочь луну, хотя она горит в небе ночей,потому что она не сулит любовь юга! [75]
Великолепен тоже первый стих в «La Nouvelle Fanchon» (стр. 120):
Грустно, не спится мне, скуки быв полному.Какая счастливая смелость, а?
Следующие десять стихов хотя не могут стать наравне с первым, но достойны, однако, полного внимания просвещенных любителей:
75
А что вы скажете про эти стихи из «Сна мужика в дороге»:
Холодно. Вишь, хватает За лицо как мороз? И визжит и ныряет Парня этого воз. Эко горе! Взглянул К небу он, непригожий… На воз влез и уснул Сладким сном под рогожей… Ну ты, пегой! плетись! Если бью — не дивись!И точка.
Той же m-lle, m-lle Paulina de В…ff посвящен романс: «Не осуждай меня». В нем звучит такая певучая, такая трогательная грусть, что, право, гораздо было бы лучше положить этот романс на музыку, чем песенку г. Сушкова: «Ай, вино!», которая, как замечает в выноске автор, заслужила эту честь от г. Верстовского. * Правда, наш даровитый композитор мог бы прийти в некоторое недоразумение насчет точного смысла следующих стихов:
Мне больно слышать оскорбленье Твоих, друг, слов! Но то в любви — лишь искушенье Твоих оков!Но облеченные в его звуки, они бы показались прекрасными…
Впрочем, пора перейти к главному,
Мы называем «Видение» поэмой, хотя она вся помещается на тринадцати страницах; но дело не в величине: дело в достоинстве. Начинается поэма описаньем сада. Ночь. Луна белеет, «спутница ночей и трех заплаканных очей». И вдруг…
Смотри!— говорит себе автор, —
вот, видишь, меж черешен Стоит, колена преклоня, В покрове белом, не утешен, Какой-то призрак? — Он меня Смутил неясной, тяжкой думой. Не сирота ли то, мой друг? Иль прячет скряга свои суммы? Или несчастливый супруг?И вот автор, подстрекаемый любопытством, подходит, «чуть-чуть ступая»,
Чтоб не исчезло Горвиденье…Заметьте, что о горах до сих пор слова не было сказано. Виденье гор не шевелится, и автору-мечтателю уж мнится, что
как щепка морем Несомая, уж он устал Бежать по волнам океана, Не видя там земли кургана!Но вдруг «ветер дунул от востока» — и автор увидал, что этот призрак — «молодая дева иль жена», и долго призрак
там неподвижно Стоял в забвении немом, Как будто был скоропостижно Захвачен он тогда серпом, Неуловимой смерти роком! И не смигал тогда он оком. Но ветер дунул от востока И освежил Явленье Гор…Явленье Гор начинает жаловаться на свою судьбу. «Могу ль, — говорит оно, — любить моего мужа? Не вижу в нем, — говорит оно, — молодова…
Подагрой мучимый старик С главой, лишенною волос, Лишь только может боли крик Произносить — будто Родосс, Худой, лишенный дара слова.Сознайтесь, читатель, что слово Родосс никак нельзя было ожидать на этом месте… Это действительно колоссально.
Призрак видит кого-то… Вдруг шорох…
И вот блондинка молодая Вздохнула сильно, сильно, вдруг. И на реснице золотая Слеза повисла, как жемчуг. И долго мыслила она… Но, пробудившись, как от сна, Так говорила, так мечтала Она сквозь слез ее кристалла…Она объявляет, что ждет человека, который
никого не любил Такой любовью идеальной, Такой возвышенной любовью, Рожденный благородной кровью.Наконец, приходит этот человек, рожденный благородной кровью. «Прошла минута их забвенья… И молвило Гор привиденье» — оно говорит ему:
О, дай же насмотреться мне Здесь, меж черешен,в тишине На образ твой при лунном свете, Бледнеющий — при дня рассвете! А он…