Том 4. Сашка Жегулев. Рассказы и пьесы 1911-1913
Шрифт:
— Ты сильный человек, Гарт. Ну — и тяни.
Отходят и другие, повторяя одни со смехом, другие серьезно и просто:
— Тяни один. Ты сильный человек, Гарт!
Хаггарт остается один у каната, и равнодушно смотрят на его усилия рыбаки.
— Одному нельзя, баркас слишком тяжел! — говорит Хаггарт, сердито бросая канат.
И старый рыбак из толпы, тот, что вышел первый, отвечает с насмешливой
— А если одному нельзя, то и кричать одному не надо. Пусть все и кричат!
Грубоватый, тяжелый хохот. Снова все берутся, тянут — с ними и весело смеющийся Хаггарт.
— Это так! Это правда, — говорит он. — Ну, а я все-таки буду кричать. Эй, ровнее тяни! Крепче. Разом! Кто тянет канат, как мочалу из тюфяка?
Громче всех в этой стороне смеется над Хаггартом Филипп — хочет, чтобы услыхали его. И, кажется, Хаггарт услышал — оглянулся. Кажется, услышала и Мариетт — проносила к берегу пустую корзину и оглянулась. И с внезапностью человека, расточающего никому не нужную любовь, бросает свою девушку Филипп и быстро подходит к Мариетт:
— Не помочь ли тебе, Мариетт?
Женщина не оборачивается и не отвечает, но Филипп, продолжая говорить, идет за нею. И низкою зеленой полосою стелется отошедшее от берегов море, и как дым ладана, но улегшийся после жаркой молитвы, клубится голубой туман в извилинах скалистого берега. А те двое продолжают неторопливый обдуманный разговор:
— Так ты говоришь: Филиппа ударил угорь?
— Разве угорь? Нет, я сказал: его ударил скат.
Трубка вынимается изо рта:
— Так разве он не знает?..
А во все время, пока люди работают и смеются и говорят — сидит в сторонке, на невысоком камне, глубоко равнодушный и слегка пьяный Хорре. Камень невысок, и узловатый Хорре похож на краба, вылезшего погреться на солнце. Но и краб, пожалуй, не остался бы так равнодушен к человеческим делам, как Хорре: курит, сплевывает — разве только удивляется временами: как это они могут. Но когда слышит сильный голос Хаггарта, но когда видит проходящую мимо Мариетт — становится угрюм и угрожающ. И слабо ворочает тяжелыми клешнями.
— Ах, Нони, Нони! Я умный человек, но я ничего не понимаю в твоих поступках.
Проходят двое:
— В этом месте нет дна, говорят.
— Везде есть дно.
— Я сам не знаю, но так говорят. Говорят, что утонувшие в этом месте никогда не доходят до дна. Вероятно, они похожи на подводных птиц, как ты думаешь?
— А у неба есть дно?
— У неба есть. Давай смотреть. Сегодня такое хорошее небо.
Останавливается и задирает голову. Но второй дергает его за руку, и говорит угрюмо:
— Идем! Только у человеческого
— Хорошее утро!
— Хорошее утро.
Уходят, один угрюмый, другой веселый и беспечный — и равно ласкает небо их обоих. Медленно, красиво клонясь под тяжелой плетенкой, идет Мариетт и ей сопутствует теряющий голову Филипп.
— Ты слышишь, какой сильный голос у Гарта? — спрашивает Мариетт.
— Слышу, Мариетт.
— Не зови меня Мариетт. Гарт говорит, что некоторые люди умирают даже в двадцать лет — тебе не приходилось слышать? Тебе тоже двадцать лет.
— Да, уже двадцать, Мариетт.
— Или ты хочешь, чтобы я сама сделала это? — в гневе останавливается женщина.
— Для него?
— Да, для него. Зачем ты каркаешь мое имя, уверяю тебя, меня никогда не называли так. Никогда!
Филипп говорит вызывающе:
— Я выхожу в лодке один и всему морю кричу! Мариетт, Мариетт! Я целовал Мариетт!
Женщина окидывает его презрительным взором:
— Да, так говорят все.
— Ты знаешь, старик, — она гневно подходит к Хорре и бросает в него слова, как камни:— вот этот был моим женихом и целовал меня.
Филипп уходит, повторяя со смехом:
— Мариетт, Мариетт!
— Знаю, — угрюмо отвечает Хорре.
— Нет, ты ничего не знаешь. Ты мне мешаешь жить, волк! В моей груди стояла радость поверх сердца, зачем вы все расплескиваете ее? — кому нужно расплескивать мою радость, чтобы она сохла на песке. Это я солгала: Филипп никогда не целовал меня. Слышишь? Я ненавижу Филиппа.
— Слышу.
— Хорре?
— Мариетт?
— Кто зажигал вчера огни у мыса? Скажи-ка.
Хорре хрипит насмешливо:
— Ты ошиблась. Это не был огонь. Это был маяк святого Креста.
— Уж и хорошо ты придумал! Но не лги: это был огонь. И я знаю, кто зажигал его.
— Скажи: дьявол! Мне все равно.
— Ой, берегись, Хорре! Или у тебя две головы?
— Будь бы две, одну я давно отдал бы твоему Хаггарту. А то одна. Куда ты девала его голову, Мариетт?
— Ты мне не даешь жить, волк. Ты опять поил джином маленького Нони?
— Вон идет твой муж. Скажи ему.
Мариетт окидывает его гневным взглядом и уходит. Издали окликает ее Хаггарт:
— Мариетт!
И не оглядываясь, она отвечает:
— Мне некогда, Гарт.
— Ого! — говорит Хаггарт, усаживаясь на камень возле Хорре. — Это ты опять рассердил ее, матрос? Не надо этого, кому-нибудь от этого может быть плохо. Ты глуп, Хорре: почему ты не любишь ее?