Том 6. Дураки на периферии
Шрифт:
Мюд. Алеша, здесь что такое — капитализм или второе что-нибудь?
Щоев. Евсей! Организуй, пожалуйста, эту девочку. У меня от нее изжога начинается.
Евсей. Я ее на заметку возьму, Игнат Никанорович.
Щоев. А где же мое учреждение?
Евсей. Оно выходное, Игнат Никанорович!
Щоев (задумчиво). Выходное… Хорошо бы оно не возвращалось. Я бы тогда его враз со снабжения снял и план выполнил! Евсей, давай возьмем курс на безлюдие!
Евсей.
Щоев. А я почем знаю — как?! Возьмем курс, и всё!
Алеша. Можно механизм выдумать, товарищ кооператив. Механизмы тоже могут служить.
Щоев. Механизмы… Что же, это отлично: сидит и крутится какое-нибудь научное существо, а я им руковожу. Это мне приятно. Я бы всю республику на механизмы перевел и со снабжения снял. Как, Евсей?
Евсей. Нам было бы легче, Игнат Никанорович.
Клокотов. Нормальный бы темп работы наступил!
Мюд. Птицы летят, рыба плывет, люди кушать чего-то хотят, а они думают… Алеша, я здесь не понимаю!
Щоев. Вот дай я тебя возглавлю, тогда все поймешь!
Опорных (входит, весь мокрый). Так как же… этта, как ее… рыбку-то ловить иль пускай живет…
Щоев. Заготовляй, конечно.
Опорных. Кадушек нету, Игнат Никанорович… А бочары говорят — как-то ее? — ты соли им за прошлый месяц не давал. Дай, говорят, нам соль, а то хлеб насущный не соленый!
Щоев. А ты, Петя, пойди и скажи им, что они оппортунисты.
Опорных. А они мне сказали, что ты оппортун! Так как же мне быть?
Мюд (ко всем). Это кто? Фашисты?
Опорных. Еще встречные девки говорили мне про ягоду. Она, Игнат Никанорович, говорят, в лесах поперла… все, как-то это говорится, летит, прет, плывет и растет, а у нас тары нету. Я хожу и мучаюсь.
Шум за сценой.
Щоев (Алеше). Где твоя музыка, музыкант! Опять мне чего-то печально от мненья и мечты… Евсей, погляди, кто там шумит и нарушает!
Евсей уходит. Вместе с ним исчезают наружу Алеша и Мюд. Шум людей за сценой увеличивается.
Опорных. Еще, Игнат Никанорович, птичьи стада помету навалили. Целые курганы лежат, а, говорят, это золотое дно. Так как же, заготовлять его иль пускай так?
Шум за сценой утихает.
Щоев. Что тебе помет? Ты ведь самый задний человек в своем классе! Из птичьего помета заграничные химики железо и сливки делают, а ты говоришь — помет! Что ты понимаешь?!
Евсей входит.
Клокотов. Давайте выпишем, Игнат Никанорович, заграничного ученого — у нас масса загадочных вопросов стоит.
Евсей. Конечно, надо выписать. Заграничным особый продукт дают, и одежду они привозят
Щоев. Правильно, Евсей… Кто там шумел наружи?
Евсей. Массы пайщиков двигались сюда, а я их окоротил.
Щоев. Зря, Евсей. Ты бы выбрал от них представителя, чтоб он уже вечно был один за всех.
Евсей. А я уж его выбрал, Игнат Никанорович, и должность ему дал — он теперь угомонится.
Щоев. Ты прав, Евсей. Мы всегда с тобой отчего-то правы!
Тихо стучат в дверь.
Да, пожалуйста, будьте любезны — войдите.
Входят датский профессор Эдуард-Валькирия-Гансен Стерветсен и его дочь Серена.
Стерветсен. Здравствуйте, господа русские максимальные люди!
Серена. Мы — научность, которая знает пищу. Здравствуйте!
Щоев. Здравствуйте, господа буржуазные ученые! Мы здесь сидим и всегда рады науке.
Евсей. Мы и науку заготовляем…
Стерветсен. Мы с детства максимально любим кооперативность. В Юнион Рашион Совет кооперативность прелестна — мы хотим учиться всему пищевому и еще товарному… я грустно затрудняюсь… самотеку!
Щоев. Ага, приехали. Теперь наша кооперативность прелестной стала, когда мы вас догнали и перегнали! Евсей, уважай этих чертей!
Серена (отцу). Он говорит — щорт!
Стерветсен (дочери). Потому что, Серен, у них нет бог, остался его товарищ — щорт.
Щоев (торжественно). Товарищи буржуи. Вы попали в самый расцвет реорганизации нашего аппарата. Так вы, во-первых, ступайте, отдохните, опомнитесь, а через десять дней, во-вторых, являйтесь в нашу кооперативность — тогда мы вам покажем! А чемоданчики оставьте здесь — наша земля любую тяжесть выдержит.
Стерветсен. Прелестно. (Кланяется). Идем, Серен, нам надо поскорей опомниться.
Серена. Папа, я так чему-то рада…
Уходят, оставляя чемоданы в учреждении.
Щоев. Евсей! Организуй мне бал! Устрой великую рационализацию, приготовь мощную пищу!
Евсей. Рационализацию-то я сделаю, Игнат Никанорович, ума в массах много, только пищи, боюсь, не хватит.
Щоев (задумчиво). Пищи, говоришь, нет… Ну что ж! Мы организуем вечер испытаний новых форм еды. Мы нарвем любых злаков — мы муку из рыбы сделаем, раков вытащим из воды, птичий помет обратим в химию, суп составим из сала от мертвых костей и квас заварим из дикого меда пополам с муравьиной кислотой… И далее того — мы из лопухов блины такие испечем, что ты их будешь есть с энтузиазмом! Мы всю природу в яство положим, всех накормим дешевым вечным веществом… Эх ты, Евсей, Евсей; еда же — одна социальная условность, и больше нет ничего!..