Том 6. Лимонарь
Шрифт:
Заплакали старые и опять просят:
«Вернись!»
«Да у меня руки нет и грудь прострелена!» — отвечает солдат и глазам не верит: рука на месте и дышать легко.
А те рассмеялись и побежали прочь.
Солдат раскрыл глаза: своды у дома раздвинулись и, как паук, спускается на него тот самый детина, что пирога ему не дал, спускается пауком, путает и уж дышать стало трудно. И пало в уме солдату, сгреб он сумку, да паука и толкнул.
Паук обернулся кошкой.
Прибежал солдат в кузницу, положил сумку на наковальню. А в горне до того горит, что страсть. Да как лопнул, кувалда вылетела. Схватил другую.
— Аминь, — говорит, и давай шлеять: что кокнет, то аминь.
Исколотил всего черта, вышел из кузницы, вытряхнул из сумки пепелок один только.
— Ну, теперь можешь идти, кузнец, спать и я пойду.
И вернулся в дом в самую заднюю комнату и на те же три обмолотка лег и спал до утра, ничего не слышал.
__________
Наутро пришел солдат к старосте.
— Ступай-ка, дедушка, смотри-ка, в доме все изломано.
— Мы это знаем уж.
— Скажи барину, что чертей я выгнал. Обрадовался барин и сейчас же с солдатом в дом, прошли по всем комнатам, нашли костье Игнашкино, а чертей и в помине нет — все ушли.
На радостях не хочет барин отпускать солдата.
— Сколько хочешь, бери, оставайся!
А солдату домой хочется, к старикам, на родную землю.
Дал ему барин денег, запряг тройку, и поехал солдат домой на тройке. И там живет хорошо, слава Богу.
НИКОЛИН ОГОНЬ{*}
Ходил по Божьему свету Никола Угодник. Много прошел, весь свет исходил и осталось всего ничего — три деревни. Зашел он в первую деревушку. Окружило ребятье.
— Тальянец, — кричат, — пришел, на шарманке заиграет. Выскочили мужики и бабы, обступили.
— Эй, старичок, где у тебя машина: камаринского нам бы сыграл, а мы б поплясали! — ржут, что жеребцы стоялые.
Обидно стало Угоднику, и пошел он в другую деревню. А там не слаще: никуда его не пускают. А уж на дворе вечер.
В одной избе боятся, — чертей напустит, в другой — стянет, в третьей — цыган переодетый, а в четвертой — мужик за колья принялся.
Идет Никола в третью деревню.
Идет по деревне, а на него пальцем.
А в одном доме совсем было пустили.
— Крест-то на тебе есть?
— Есть.
— А ну-ка, перекрестись.
Перекрестился.
— А прочитай «Да воскреснет Бог».
Прочитал.
— А прочитай «Верую».
Прочитал «Верую».
— А «изжени от меня всякого лукавого» знаешь?
Старичок-то и запамятовал.
— Нет, — говорит хозяин, — вон уходи: «Верую» не речисто читал
А на дворе уж ночь — глаз выколешь. Ветер воет. Забрел Угодник в последнюю избу. Бобыль один жил. Покормил старичка бобыль, принес соломки и шубу дал. И легли спать.
Ранним — ранешенько поднялся бобыль рожь молотить. Встал и Никола, помогать пошел бобылю за хлеб, за соль. Махали, махали цепом, уморились.
— Вот что, добрый человек, делай-ка ты по-моему! — взял Никола спичку и поджег скирды.
Запылали скирды, горят — белый огонь, — а не сгорают: соломинка к соломинке ложится, зернышко к зернышку.
И через какой час все скирды сами обмолотились, — зерно чистое, крупное и веять не надо.
Распростился с бобылем Угодник и отправился в свою путь — дорожку.
А на завтра рассказал бобыль соседям о своем госте — о старичке чудном, как он хлеб молотил.
— Попробуем и мы этак помолотить! — решили мужики.
И подожгли скирды.
Запылали скирды, а от них избы.
И от всей деревни остались одни столбы.
НИКОЛИН УМОЛОТ{*}
Гнев Ильин или так тому от Бога быть положено для опамятования людям и разуму, большая была засуха и сгорела рожь и овсы.
Кто побогаче, возили воду и поливали, и у тех на ниве еще кое-что уцелело, а у бедняков ничего — чисто поле.
Сидят мужики на кулишках, о своей беде гуторят.
А шел с поля старичок — странник. Приостановился.
— Что это вы, добрые люди, пригорюнились?
— А видел, чай, на полях-то что деется! Неоткуда нам и помощи ждать.
Посмотрел старичок, головой покивал: пожалел видно.
— А давайте, детушки, мне ржи горстку! — сказал старик.
А те и не знают, зачем ему рожь? Уж не подшутить ли задумал над ними старик: народ-то нынче всякий — и над чужой бедой посмеяться радость себе найдет.
А другие говорят:
— Принесите ржи, может, наговор какой сделает.
И согласились. Кликнули ребят. Полное лукошко принесли.
Взял себе старичок ржи горстку.
— Проведите, — говорит, — меня ко всякому дому, мне посмотреть надобно.
Пошли, повели старика.
И ни одну избу не обошел старик и везде на загнетках у запечья по зерну клал. А к ночи ушел. Хватились покормить старика, а его уж нет нигде.
Так и легли спать.
Так и прошла ночь.
А когда наутро проснулись и проснулась с ними горькая дума, — что за чудеса! — глазам не верят: рожь во все устья вызрела и в каждом доме, где положил старик зернышко, колос из трубы выглядывает и на божницах лампадки горят перед Николою, а на поле посмотришь, залюбуешься, — колос к колосу.