Том 6. Лимонарь
Шрифт:
— Ну, слава Богу, ушел от беды! — перекрестился Аника, да скорее домой.
И надо ж такому быть — пожар. Запылала деревня. Набат. Всполошились крещёные, кто с чем, и прямо к колодцу. И как опустили первую бадью, так и вытянули Ванюшку. Глядь, а огня как и не было, чуть только курится.
— Это, — говорят старики, — для него и пожар появился. Станем—ка мы, крещёные, кормить его миром!
И остался Ванюшка жить в деревне. Из дома в дом — в каждой избе ему дом. Поили, кормили. Двадцать
III
Тридцать лет Ванюшке. Не признать его и родной матери, не узнал бы и поп с попадьей, а Аника и подавно.
Позабыл Аника, был или не был на свете Ванюшка. Была судьба Ванюшке владеть его добром и казной. Аника судьбу обошел.
Старый стал Аника, а счастья с годами не убывало, — богатый купец Аника.
Едет Аника с товаром на ярмарку в ту самую деревню. Остановился у старосты. Разговор о том, о сем.
А Ванюшка о ту пору у старосты прислуживал.
— Экий молодец-то у тебя! — залюбовался Аника на Ванюшку.
А староста и говорит:
Не простой он у нас, колодезный, из колодца вынули! — и рассказал Анике про пожар.
Вот она, судьба-то!
Ударило больно Анику, он к старосте: отдай да отдай молодца.
Ну, старосте чего, — бери. Дал Аника отступного тысячу, да с Ванюшкой и покатил домой.
Приехал Аника домой, привез Ванюшку, сам со своей старухой раздумался, чего бы такое сделать, отделаться от Ванюшки.
— В монастырь бы его определить! — советует старуха.
А и в самом деле, чего лучше.
И на следующий день повез Аника Ванюшку в монастырь. Знакомые были монахи, уважали Анику. Так в монастыре Ванюшку и оставил: пускай за душу молит.
Полюбился Ванюшка в монастыре, — хороший работник. Два года прожил, на братию трудился.
IV
Два года прошло, сбыл Аника Ванюшку, кажется, теперь чего ему бояться? А сердце непокойно: ест ли, пьет, Ванюшка из памяти не выходит, так и видится ему баня, на бане надпись:
«Рожаница лежала Наталья Котова, родила мальчика — этому мальчику Аникиным добром и казной владеть».
И во сне Ванюшка снится. Ой, как страшно: стоит перед ним, как живой, ничего не скажет, только смотрит неотступно, как судьба безотступна.
«Рядит судьба человеку долю, судьбы конем не объедешь!».
— Вот что, старуха, поеду—ка я в монастырь проведать, не убег ли Ванюшка?
Собрался Аника и поехал, повез монахам угощенье.
— Ну, что, как Иван?
— Жив, живет хорошо, в монахи постригаем.
— Что вы говорите: в монахи? — у Аники от радости дух захватило.
Тут
— Ах, — говорит Аника, — беда какая: деньги-то я дома забыл. Отпустите Ивана с письмом, пусть он сходит домой, а я у вас погощу.
Ну, монахи, что угодно, известно: для богатого да щедрого на голове пойдешь, — притащили и бумаги и конвертов.
И написал Аника старухе: как будет Иван домой, послала б его в лес, а след за ним Шалапуту, чтобы там его и кончил.
Запечатал письмо, подал Ивану.
— Снеси старухе, передай в руки, никому не показывай!
С письмом Аникиным пошел из монастыря Иван. Идет леском. Задумался. Роботко что-то. Глядь, старичок навстречу.
Ласково посмотрел старичок.
— А, здорово, Аникин приемыш!
— Какой я Аникин приемыш, я — монах.
— А покажи, что несешь?
— Письмо.
— Дай, покажи.
— Да как я покажу? Аника не велел.
— Да дай же, говорю тебе.
Да так строго и праведно смотрит — это Никола был Угодник, печальник о всех гонимых.
Иван письмо ему и подал.
Разорвал старик письмо.
— Вот, не давал, а тут бы тебе смерть была! — сам отошел в сторону, стал у сосны.
Иван уж и смотреть боится.
— На тебе письмо, иди с Богом.
И пошел Иван, понес старухе письмо не Аникино, а Николино.
Пришел в дом Аникин, подал старухе письмо. А в письме будто пишет Аника, чтобы, не дожидаясь света, шла б к попу да просила б попа обвенчать дочку с Иваном до света.
Схватилась старуха, вывела дочку, благословила Ивана с Софьей.
А сама к попу. Поп было уперся: так скоро! Ну, она ему волю Аникину сказала, поп и размякнул.
Известно, для богатого да щедрого все можно, — до света Ивана с Софьей обвенчали.
И живут молодые день и другой и третий, полюбили друг друга, дней не замечают.
А Анике не терпится, хоть бы узнать поскорей, прикончил ли Шалапут Ивана? Прожил Аника в монастыре три дня, отблагодарил монахов — деньги-то при нем были — и домой поехал.
Весел Аника: теперь уж окончательно развязался — лежит Иван где под кустом в лесу, мертвого едят его звери.
Смешно Анике, смеется, — вот она, судьба-то!
— Я — Аника!
Доехал до ворот, да к дверям.
— Я — Аника!
Распахнул дверь, а на пороге Иван с Софьей под руку, а за ними старуха.
У Аники в глазах помутилось: как стоял, так и остался.
Вот она, судьба-то!
Едва отошел, присел на лавку.
— Что ты наделала, старуха!
— Твоя воля, Аника.
— Да я ж его велел в лес завести Шалапуте.
Старуха — письмо: «обвенчать дочку с Иваном до света».