Том 7. Дядя Динамит и другие
Шрифт:
— А… — начал он и запнулся, — а вы это можете себе позволить?
Типтон был искренне удивлен.
— Ну, конечно, — сказал он. — Всего восемь тысяч фунтов. Вам нехорошо?
— Да так, малярия, — выговорил полковник.
— А часто она вас мучает?
— Довольно часто. Р-раз — и приступ.
— Ай-я-я-яй! Неприятная штука.
— Приятного мало.
Оставалась одна надежда: а вдруг письмо еще не послано? Именно об этом думал полковник, не особенно в это веря, когда на верхней ступеньке появился Уилфрид Олсоп.
— Вас
— Привет, старушка, — с трудом проговорил он, схватив трубку.
— Эгберт, я приеду послезавтра. Тебя уже не будет, да?
— Я сейчас уезжаю.
— Возвращайся поскорей.
— Хорошо, хорошо. Как там это письмо?
— Какое?
— Вероникино.
— А, это? Ты беспокоился? Совершенно зря. Она очень умная девочка.
— То есть написала?
— Конечно. Я только что отослала. Что ты говоришь?
Полковник не говорил, он стонал у смертного ложа надежды. Он знал, что она слишком хороша для нашего мира, знал — и не ошибся: от одной фразы она испустила дух.
— Ничего, — ответил он. — Ничего, горло прочистил. Прикинув, сообщить ли страшную весть, он решил подождать, пускай старушка проведет еще один счастливый день.
— Ну, я иду, — сказал он. — Ваулз заждался. Когда письмо придет, как ты думаешь?
— Послезавтра утром. А что?
— Ничего, просто спросил.
— Типтон приедет и получит.
— Он приехал.
— Да? Как он, очень плох?
— Нет, не очень.
— Молодец. Надеюсь, письмо его не слишком расстроит.
— И я надеюсь, — сказал полковник.
Если бы кто-нибудь увидел его, когда он отошел от телефона, ему бы показалось, что разговор был приятным или хотя бы пустячным. Полковник держался прямо, глядел смело, даже усы торчали вверх. Там, где Отелло по несопоставимо меньшей причине лил слезы, как целебную смолу роняют аравийские деревья, Эгберт Уэдж сохранял внешнее спокойствие. Британская армия хорошо тренирует своих сынов.
Что же до внутреннего состояния, самой связной его частью был горький упрек. Нет, как можно поверить Кларенсу! Как можно забыть то, что знал каждый, соприкасавшийся с графом Эмсвортским! Хочешь жить — не обращай внимания ни на одно его слово.
Остро ощущая эту горечь, полковник вышел из замка. Тип-тон исчез, место его занял Галли, по-видимому, сообщающий Ваулзу что-то занятное, ибо тот не улыбался — конечно, гильдия не разрешает, — но странно двигал верхней губой.
— А, Эгберт! — сказал Галли. — Уезжаешь?
Что-то хлопнуло в измученной душе полковника, словно там взорвалась шутиха. Это было вдохновение.
Отведя Галли в сторонку, чтобы шофер не слышал, он ярко и красноречиво рассказал свою повесть. Поначалу ему хотелось воздать должное лорду Эмсворту, но он подавил это желание, изложив факты с такой четкостью, что Галли понял всю глубину беды.
— Эгберт, — сказал
— Вот именно, — согласился полковник. — А перехватишь его ты. Понимаешь, я не могу, меня не будет. Еду к крестной.
— Отменить нельзя?
— Она не простит.
— Что ж, я к твоим услугам.
Все двадцать пять лет своего брака леди Гермиона обсуждала нравственное и духовное несовершенство Галахада Трипвуда, но муж ее, резонно храня свои мнения при себе, считал его истинной солью земли.
— Слава Тебе, Господи! — воскликнул он. — А ты справишься? Нет, я в том смысле, что ты так рано не встаешь.
Галли отмел его сомнения.
— Что я, хуже какого-то жаворонка? Может он — смогу и я. Езжай, подлизывайся к крестной. Не опоздай на поезд!
— Понимаешь, жду эту барышню.
— Какую?
— Ну, секретаршу. У нее отец заболел. А, вот и она! Действительно, по ступенькам спустилась Сэнди. Лицо ее было серьезно, как у любого, кто едет к больному отцу.
— Я вас не задержала, полковник?
— Ничего, ничего. Время есть. Она обратилась к Галли.
— Меня не будет в День открытых дверей.
— Жаль, очень жаль. А еще печальней — вот это, с вашим отцом.
— Спасибо. Я знала, что вы огорчитесь.
— А что с ним такое?
— Врачи в полной растерянности. Нам пора, полковник?
— Да, да. Едем, Ваулз.
Машина отъехала. Галли задумчиво протирал монокль.
Глава 8
Ничто не поднимает дух лучше доброй беседы — и наутро будущий маркиз проснулся бодрым, оживленным. Бреясь, он прикидывал, вскричать ли «Мы созданы друг для друга!», репетировал это за кофе, и слова еще трепетали на его устах, когда, с фляжкой в кармане, он шел к жилью Императрицы. Только там, на месте, догадался он, что замысел несовершенен: вот — жилье, вот — свинья, а Моники — нету. Он не знал, в чем заключаются обязанности фрейлины, но в чем бы они ни заключались, они увели ее куда-то. Чтобы не томить читателя, скажем, что прекрасная свинарка пошла в огород, умыться. Ожидая свидания, всякий позаботится о внешности.
Однако, если ты пришел объясниться, а объясняться некому, дух поневоле падает. Непредвиденное ожидание плохо повлияло на Уилфрида. Мужество просто утекало, капля за каплей. Слова «Мы созданы и т. д.» показались уж очень глупыми.
Вообще-то из фляжки он отхлебнул, но тут понял, что одним глотком не обойдешься. В сознании замелькали пословицы, вроде «Кашу маслом не испортишь» или «Если делать, то основательно». Поднеся фляжку к губам, он прислонился спиной к перильцам, запрокинул голову, но увидел движущийся объект, а точнее — юного Хаксли, который решил посмотреть, пришла ли пора действовать. Упорный отрок просто заклинился на том, чтобы выпустить свинью и проследить, что будет.