Том 9. Ave Maria
Шрифт:
– Тадька, что за тупость, почему ты не хочешь прописываться? – спрашивала его по наущению матери молодая жена Екатерина.
– Потому что я должен построить свою крышу над твоей, над Аниной и над моей головой сам. Так меня дедушка учил.
Тадеуш воспитывался в Иркутске у деда и бабки, а здоровье его родителей было так подорвано в неволе на каких-то закрытых рудниках, где-то чуть ли не в Монголии, что, родив сына, они через несколько лет умерли один за другим.
Александра Александровна относилась к зятю с неизменным уважением. Когда она кому-нибудь рассказывала по дружбе о том, что зять не хочет прописываться в ее огромную по тем временам
Катя стала врачом терапевтом, зять Тадеуш отличным реаниматором. При этом в свободное от дежурств время Тадеуш подрабатывал тем, что устанавливал сигнализацию на автомобилях. За один день «халтуры» он иногда зарабатывал больше, чем за месяц на основной работе. Он был не только упорным и работящим, но еще и ловким парнем, и в середине семидесятых годов все-таки купил кооперативную квартиру на тогдашней окраине Москвы в Ясенево. Туда он и прописался.
Маркиз совсем одряхлел и с трудом выходил на улицу. Скоро его не стало. Александра Александровна теперь жила в огромной квартире одна. Однажды она пригласила к себе Тадеуша и сказала ему:
– Ты сделал все так, как хотел, как тебя дедушка учил. Уважаю. Но пойми и ты меня, пойдем, – и Александра без слов провела его по четырехкомнатной квартире общей площадью 134 квадратных метра.
Потом они сели на кухне пить чай.
– Ты согласен, чтобы я прожила подольше? – спросила зятя Александра Александровна.
– Разве от меня зависит?
– Думаю, зависит.
– Правда, что в войну вы были в штурмовом батальоне морской пехоты и освобождали Севастополь?
– Правда.
– Я вас слушаю, Александра Александровна, и исполню любые ваши просьбы.
– Тадик, просьба у меня одна: переезжайте ко мне. Я хочу видеть Анечку каждый день.
– Переедем. Сегодня же, – сказал немногословный зять, а слово его было крепко.
Так началась у Александры Александровны новая счастливая жизнь.
Старшая дочь Ксении Александра Вторая была не менее «упертая» девушка, чем зять Александры Первой. Помня о своих поселковых прабабушке и бабушке, она пошла по их стопам и стала учительницей русского языка и литературы.
– Зачем тебе быть училкой? – спрашивала ее Глаша. – Чего интересного? Какой престиж?
– Этого тебе, Глашка, не понять. Я хочу быть учительницей не из-за твоего дурацкого «престижа», а потому, что я могу учить, люблю учить, и я буду учить, чтобы твои дети и дети твоих детей не полностью забыли русский язык, – на нем государство держится.
Со старшей сестрой Глафира не спорила, у нее не было такого опыта, и она не смела его получать.
Младший Адам окончил художественный вуз, но пока еще не пробился в своей профессии, а «ваял» на задворках худфонда гипсовых «Лукичей». Лукичами художники называли бюсты, бюстики, а также портреты В. И. Ленина.
Артема мать Надя пристроила после вуза в Министерство финансов, и несколько лет он прокорпел там в сатиновых нарукавниках. Туда же он перетащил и Глафиру. Детей у них все не было и не было. Наконец, в восьмидесятом, родился мальчик, которого в честь умершего деда назвали Кареном. Когда началась «перестройка» и были разрешены кооперативы, Глаша заявила мужу: «Хватит протирать штаны в этом министерстве, давай деньги зарабатывать». Они оба ушли с работы «в белый свет, как в копеечку», и пустились во все кооперативные тяжкие: и торговали пирожками, и изготовляли самопальные джинсы
В общем, вроде все хорошо сложилось в жизни новых русских Артема и Глафиры. И сын Карен рос у них неизбалованным нормальным парнем, и дом они купили и отреставрировали в центре Москвы, четырехэтажный, постройки XIX века, тот самый, в котором когда-то жил в коммуналке Ванечка-генерал. Все вроде сложилось хорошо, но оказалось, что их деньги словно пропасть прорыли между ними и теми, с кем они были близки раньше, близки без всяких оговорок. Речь идет как о Ксении, так и об Александре Первой, о младшем Адаме, о Кате, об Александре Второй. Никто из них никогда не звонил ни Артему, ни Глаше по собственному почину, ни о чем не просил, не приходил в их роскошный дом в гости.
– Слушай, Глашка, – сказал жене как-то Артем, – а мы с тобой чего-то прозевали. Знаешь такой анекдот: сидят два новых русских и один другому рассказывает: «Вчера черт приходил. Говорит: продай мне за десять американских лимонов свою бессмертную душу. Кумекаю: сделка выгодная, но, чую, где-то он меня, гад, кидает, а где – не пойму. Ты как думаешь?» Про нас анекдот.
– Не философствуй, Артемий, это тебя не личит, – сказала Глаша, которой Бог не вложил в душу Вечной Печали, а дал только практицизм. В последнее время она стала называть мужа по-новомодному – Артемий.
– Не сметь! – вдруг грохнул по столу кулаком Артем. – Не сметь называть меня так! Начиталась слюнявых журналов, – добавил он тихо, но так грозно сверкнув прекрасными черными глазами из-под седеющих бровей, что Глафира замерла на месте. Она хорошо знала вспыльчивый характер мужа. Знала: нужно замереть, переждать бурю. – И что это за словечко «личит», ты что, блатная? Смотри, а то отправлю тебя к старшей сестре, чтоб она напомнила тебе хороший русский язык.
Глаша стояла молча, не шелохнувшись.
– Ладно, отомри, – улыбнулся отходчивый Артем. – Но ты понимаешь, что нам звонят и к нам ходят только те, кому мы платим деньги.
– Почему, мне звонят подружки по фитнесу, – нарочито робко промямлила Глаша. Она давно изучила подходы к своему грозному мужу.
– Позволь, я не буду обсуждать твоих липовых подружек, – устало сказал Артем и пошел в свою ванную комнату.
Ксения и Александра Первая приноровились раз в году летать куда-нибудь на отдых. В этом году у них были намечены Карловы Вары.