Томас Чаттертон
Шрифт:
Томас. Я хочу спуститься к нему в склеп.
Филлипс. Что ты сказал?
Томас. Когда его отнесут вниз, я хочу спуститься к нему.
Филлипс. Над спуском тотчас опять водрузят тяжелую плиту.
Томас. Но это ведь будут делать подмастерья, которых ты знаешь?
Филлипс. Конечно, мы знаем друг друга.
Томас. Так дай им чаевые. Скажи, чтобы они спустили меня вниз и повременили с работой, пока я не выберусь на поверхность.
Филлипс. Необычная просьба.
Томас. Если хочешь мне добра, помоги.
Филлипс. Ты, надеюсь, не станешь разыгрывать в склепе историю Ромео и Джульетты?
Уильям (показывает пистолет). Оружие я у него забрал.
Томас. Я хотел бы выплакаться — вот и все содержание моей пьесы.
Филлипс. Тогда предлагаю, чтоб мы обговорили детали, пока еще светло.
ЧЕТВЕРТОЕ ДЕЙСТВИЕ
Зима 1769/70 года
Джон Ламберт. Ничего я не понимаю, ничего — ничего из того, что будто бы входит в твои намерения. Ты вытворяешь такое, за что не сможешь ответить ни на земле, ни на небесах. Не воображай, будто ты обладаешь повышенной ценностью — только потому, что умеешь штамповать стишки и, не испытывая головокружения, взбираться на башни, как про тебя рассказывают. Ты всего лишь непоседливый, упрямый, неприятный тип — в лучшем случае душевнобольной. Репутация твоя на удивление плохая: обвинить тебя в распутстве — значит сказать слишком мало. Ты лгун и вор, и это истинная правда. Ты вырезал из фолиантов отдельные пергаментные листы.
Томас. Я просто читал эти книги — с вашего разрешения, сэр.
Ламберт. Два фолианта пропали. Приходская книга и «Книга мастера каменного дела» [14] из церкви Святого Иоанна.
Томас. Они не хранились в регистратуре. И не числятся в каталоге. Попали сюда случайно — их кто-то, должно быть, взял по библиотечному абонементу.
Ламберт. Не спорь! Случилось нечто противозаконное. В доме твоей матушки следовало бы устроить обыск.
14
«Книги мастеров каменного дела» (Stein- und Werkmeisterb"ucher) возникли в Германии XV — начала XVI веков и были первыми руководствами по архитектуре, по строительству
Уильям Смит. Не возгоняйте свой гнев, сэр… И поостерегитесь давать волю рукам: это может испортить вам сон в ближайшую ночь.
Ламберт (отходит на шаг, говорит теперь спокойно). Эти церковные книги — макулатура, потому они и не зарегистрированы. Их пропажа — дело второстепенное, по сравнению с остальным. Томас, чтобы доставить мне неприятности, пригрозил, что лишит себя жизни.
Уильям. Пригрозил? Как это?
Ламберт. Он объявил об этом в письме.
Уильям. И письмо было адресовано вам?
Ламберт. Нет, я нашел его на своем пюпитре, в своей конторе: видимо, его оставили там намеренно; предназначалось оно некоему Михаэлю Клэйфилду, которого я не знаю, — но запечатано не было.
Томас. Это торговец табачными изделиями на Кастл-стрит.
Уильям. Так вы прочитали письмо?
Ламберт. Хуже: я обнаружил на пюпитре этого безумца начало открытого завещания: «Последняя воля Чаттертона, записанная в крайнем унынии в канун его добровольного ухода из жизни».
Томас. Однако, сэр, я пока что жив — если, конечно, пребывание здесь можно назвать жизнью.
Джордж Кэткот. Мы припришли все вмеместе.
Ламберт. Приветствую, господа, вас всех.
Генри Бергем. Смотрите-ка — Томас и Уильям, почти неразлучные.
Кэткот. Единодушие двудвух неравноценных.
Барретт. Томас — до меня дошло печальное известие.
Ламберт. Ужасно… непостижимо… Я попросил господ пожаловать ко мне…
Бергем. Мы все обсудим и найдем решение.
Барретт. Ты действительно хотел самовольно расстаться с жизнью?
Томас. Да.
Уильям. Нет.
Томас. Хотел.
Уильям. Нет. В письме, прочитанном мистером Ламбертом — вот оно, — в самом низу имеется приписка, выполненная крошечными буквами, зеркальным шрифтом, который я научился разбирать благодаря Тому: «Меня еще можно спасти».
Ламберт (берет письмо, пытается читать). Слишком утомительно для моих слабых глаз…
Барретт (берету него письмо). Видно, болезнь под названием «усталость от жизни» оказалась не смертельно опасной.