Тонкая красная линия
Шрифт:
— Черт побери, сержант, я сам знаю, что это нелепое распоряжение! — закричал он. — А теперь отправляйтесь и передайте его солдатам. Это приказ!
— Слушаюсь, сэр, — осклабился Уэлш, небрежно отдал честь и вышел с довольной, презрительной ухмылкой.
Солдаты, сгорбившиеся под дождем, выслушали распоряжение с бесстрастными лицами и без особых замечаний приступили к делу.
— Он чокнутый! — проворчал Мацци, обращаясь к Тиллсу, стирая воду с лица и разбирая колышки для палатки. — Чертов псих! — Они размещались вместе, и Тиллс, сидя под дождем на двадцатилитровой канистре, застегивал половинки палатки. Он ничего не ответил. — Что, разве
— Не знаю, — ответил Тиллс и снова замолчал. Тиллс был одним из тех, кто затеял игры в грязи, и теперь горько сожалел об этом. К этому времени дождь уже смыл большую часть грязи с рук и лица, но все остальное было сплошь покрыто густой, противной, вонючей тропической грязью. — Что еще ему оставалось? — помолчав, он добавил упавшим голосом.
— Откуда мне знать, что ему оставалось? Я не командир роты. — Мацци, растянув, как мог, мокрые веревки, стал забивать колышки. — Думаешь, эти паршивые, старые колышки будут держаться в таком дерьме? — злобно спросил он. — Был бы я командиром этой роты, многое бы здесь изменилось, и довольно-таки быстро, провались я на этом месте! Ну, как ты? Кончил, наконец?
— Уж наверное, изменилось бы, — сказал Тиллс. — Да, кончил. — Он встал и вытер дождевую воду с лица. Скрепленные полотнища промокшего брезента упали на грязную землю.
— Тогда поди сюда. — Мацци отбросил два последних колышка. — Он дурак. Набитый дурак и сукин сын. Вот кто он такой. Не понимает, что к чему, и никогда не поймет. Поди же сюда, черт возьми!
— Все дураки, — сказал Тиллс, но не сдвинулся с места. Он украдкой пару раз провел по лицу, безуспешно пытаясь стереть грязь, потом стал оттирать руки, но тщетно. Тонкие полоски липкой грязи оставались во всех морщинках и складках кожи на руках, грязь забилась под ногти. Чистыми были только выступающие на тыльной стороне рук косточки, что придавало рукам странный вид — они казались черно-белыми. — Ты сам говорил, что все дураки.
— Правильно, — согласился Мацци. — Кроме меня и пары моих лучших дружков — здесь только мы толковые ребята. Поди же сюда, я сказал. Давай поставим эту проклятую палатку.
— Послушай-ка, Мацци. — Тиллс все еще не двигался с места. — Я хочу тебя спросить. Как ты думаешь, в этой грязи есть какие-нибудь микробы?
Мацци, сидя на корточках у места для палатки, поднял глаза, от удивления лишившись на мгновение дара речи.
— Микробы? — наконец переспросил он, стер воду с лица и задумался. — Конечно есть. Самые разные.
— Ты вправду так думаешь? — встревоженно спросил Тиллс и оглядел себя. Он казался себе совершенно беззащитным.
Мацци продолжал смотреть на него снизу вверх, почувствовав тревогу Тиллса. Его лицо приняло довольное выражение. Он злобно усмехнулся:
— А как же! Ты что, не читаешь газет? Этот остров кишит всевозможными микробами. Тут есть любые микробы, какие только захочешь. А где сидят микробы? В земле, глупая голова. Каких тебе надо микробов? — Он вытянул руку и стал загибать пальцы. — Малярийные микробы…
— Малярийные микробы сидят в москитах, — мрачно возразил Тиллс.
— Конечно, но откуда москиты их достают? Из земли. Есть еще…
— Неправда, — снова перебил Тиллс, — они достают их из других людей, которые болеют малярией.
— Ладно, пусть так. Но откуда они берутся сначала? Все это знают. Микробы берутся из земли, и они грязные. — Он продолжал загибать пальцы. —
Тиллс смотрел на него с выражением полной беззащитности.
— Сволочь ты, Мацци, — наконец промолвил он.
Мацци, высоко подняв брови, выразительно пожал плечами:
— Кто? Я? А что я сделал? Ты меня спросил — я ответил. Как мог.
Тиллс ничего не сказал и продолжал стоять, внимательно глядя на Мацци с тем же беззащитным видом. Упавший мокрый и грязный брезент лежал на его ногах. Сидя на корточках у колышков, Мацци взглянул на него.
— Ведь я-то не стал кататься в грязи. Правда, я смеялся, кричал и подначивал вас. Это мне ничего не стоило. Твоя беда, Тиллс, что ты дурак. Дурак от рождения. Ты вечно ввязываешься в какую-нибудь историю. Будет тебе урок, малыш. Ведь ты не видел, чтобы я куда-нибудь ввязывался — ни я, ни мои лучшие друзья — ведь мы не дураки. Правда, Тиллс?
Он с явным самодовольством употребил слово «малыш». На самом деле Мацци был на несколько лет моложе. Тиллс ничего не ответил.
— А теперь поди сюда. Давай поставим эту палатку. — Он опять поглядел искоса вверх и добавил: — Пока ты еще не так заболел, что не сможешь мне помочь. Одному тут не справиться. Черт, если ты взаправду заболеешь, вся палатка будет моя. Может, ты так заболеешь, что тебе повезет и тебя отправят в тыл, если не отдашь концы.
Не проронив ни слова, Тиллс нагнулся, подобрал жесткий, мокрый брезент и понес на место, а Мацци, все еще самодовольно ухмыляясь, встал и помог ему расправить полотнище.
— Посмотри на эти мерзкие одеяла, — указал Мацци. Одеяла были засунуты под брезент, покрывавший какое-то имущество. — Скажи на милость, Тиллс, как мы будем спать под такими одеялами сегодня ночью? Скажи, а? — Но ответа он не добился, и они стали натягивать брезент на первый кол.
Вокруг работали под дождем другие солдаты, и другие палатки вырастали длинными, ровными рядами. Каждый старался не ходить там, где будут стоять палатки, но это не помогало. Дождь был так силен, что превращал землю в болото. Так как коек нет, им придется расстелить промокшие одеяла на этом болоте, а сверху накрыться полусухой одеждой, какую только смогут найти. Предстояла кошмарная ночь всем, кроме офицеров, чьи спальные палатки, койки и скатки с постельными принадлежностями всегда следовали с ротой, и такая перспектива была мало приятной.
Это была последняя тяжелая работа, и, поскольку еще не наступила ночь, несколько более смелых солдат, естественно, захотели взглянуть на джунгли. Одним из них был Большой Куин, дюжий техасец, другим — рядовой Белл, бывший офицер инженерных войск, третьим — рядовой первого класса Долл, гордый похититель пистолета. Всего набралось человек двадцать.
Долл с важным Бидом направился к своему дружку Файфу — на левом плече винтовка, большой палец засунут под ремень, правая рука на кобуре пистолета. Он был в полной готовности. Картину довершала каска и патронташ. Все уже поснимали дурацкие противогазы и с удовольствием выбросили бы их, если бы не боялись, что за них придется платить.