Тонкие грани (том 4)
Шрифт:
— А убийство?
— К сожалению, спасти уже некого. Если человек действительно раскаялся и открылся для света, мне остаётся надеяться, что это не повторится.
— А если повторится?
— Полиция, — тут же ответила она. — Я буду защищать людей от тьмы, даже если придётся нарушить правило.
— А как же вера? — усмехнулся я.
— Вы не совсем правильно понимаете смысл Света. Не люди созданы для Святого Света. Это он создан для людей, чтоб оградить от тьмы, особенно той, что внутри нас. Поэтому в первую очередь я защищаю людей от тьмы. Наша вера защищает
— Интересный подход, — кивнул я.
— Хотите раскаяться? — тут же спросила Мария.
— Нет, не хочу. Мне не в чем раскаиваться, и я не поддерживаю вашу веру, как бы вы мне её ни проповедовали сейчас.
— Понимаю. Но вас всё же осветили, не так ли? Ведь поэтому девушка, мать девочки, попросила вас?
— С чего вы взяли?
— Просто чувствую, — улыбнулась она. — Значит, даже если вы не верите в Святой Свет, он всё равно освещает вам путь во тьме, и я могу быть спокойна. Ещё один человек не заблудится на своём пути.
Глава 170
Освещение нашей Эйко проходило в небольшой комнате, залитой светом со стеклянного потолка. Меня гложило подозрение, что там стоят осветительные лампы, так как на улице было облачно. Перед обрядом меня спросили, освещён ли я сам, и, получив положительный ответ, попросили раздеть виновницу торжества. Эйко не брыкалась, не плакала, не пыталась вырываться, она лишь своими большими глазами рассматривала комнату, в которой мы оказались, не показывая беспокойства, когда попала в руки святого отца. Смелая малютка.
Марии здесь не было. Провожая нас, она сказала, что лишь начиная со святых сестёр можно участвовать в этом таинстве, а она пока лишь младшая. Так что, помимо меня с Эйко и святого отца, здесь присутствовали две святые сестры. Одна была старой высокой и худой женщиной с очками на носу, другая — полненькой и низенькой, примерно такого же возраста.
Святой отец читал молитвы, когда брал Эйко на руки. После положил её в широкий чан с водой, которой было на самом дне, продолжая что-то говорить и омывать её. В это время святые сёстры стояли по обе стороны от него, держа в руках небольшие… я не знаю, что это, но похоже на кастрюли, если честно, в которых была то ли мазь, то ли какая-то паста. Закончив омывать смело выражающую своё нескромное мнение Эйко, он двумя пальцами зачерпнул из одной кастрюли мазь. Нанёс её на лоб и щёки крохи, а потом, развернувшись, всё так же продолжая читать молитвы, помазал их и мне. Я почувствовал запах… сложно сказать, но я бы сравнил запах с постиранным бельём, которое сушилось на прохладном чистом воздухе. После этого он зачерпнул мазь из другой кастрюли, нанёс её на виски, нос и грудь Эйко, после чего повернулся ко мне. Пришлось немного раздеться, чтоб он и мне её на грудь нанёс. Эта мазь уже пахла мятой.
Закончив нас помечать, он вновь омыл Эйко, поднял её на руках вверх к свету, который падал с потолка, громко читая молитвы, краткий смысл которых можно было описать как: «пусть тьма обходит стороной это дитя света». Что сделала Эйко?
Правильно, Эйко
Вот действительно растёт оторва, всё ей нипочём.
А под конец одна из сестёр повесила ей на шею знак солнца на верёвочке — крестик в круге. После этого обе сестры поцеловали её одна в одну щёку, другая в другую и вернули мне.
— Да осветит путь твой солнца луч. И тьма расступится перед ногами твоими. И мир твой станет чище и светлее, — сказал святой отец, коснувшись её лба указательным пальцем.
И на этом закончился обряд. Я выполнил волю Саки и… почувствовал… не знаю даже, облегчение какое-то. Словно решил один из вопросов, который давил на душу. Будто закрыл какой-то долг и теперь стал свободным. Хорошо это или плохо, сказать не могу, но теперь на одну головную боль стало меньше. По крайней мере Саки теперь может быть спокойна, и теперь ничто не потревожит её покой.
— Выглядите счастливым, Эрнест, — улыбнулась Мария, когда я вышел в главный зал. — Свет осветил тёмные участки вашей души?
— Нет, скорее почувствовал, что выполнил желание покойной матери ребёнка.
— Это и есть почувствовать свет в душе, когда тьма уходит и оставляет лишь умиротворение.
— Всё вы пытаетесь перевести на уровень вашей веры.
— Возможно, — улыбнулась она. — Вы бы объяснили это более научно, я уверена.
— Естественно, — не стал отрицать я. — Психология.
— Хорошо что бог дал нам эту науку, чтоб атеисты чувствовали себя в такие моменты хорошо.
По её взгляду и улыбке, которая тронула уголки губ, могу сказать, что сейчас она шутит.
— Не думал, что святые сёстры умеют подкалывать.
— Мы тоже люди, Эрнест. На не чуждо счастье, нам не чужды любовь и смех. Так что не думайте, что здесь все бездушные роботы, которые только и умеют, что выполнять заложенные программы.
— А секс? — поинтересовался я.
Удивительно, но она восприняла это довольно стойко. Даже щёки только едва-едва покраснели.
— Всё, что естественно и дано богом, не может быть тьмой. Рождение детей — это величайшее чудо, данное нам свыше. Поэтому нам тоже это не чуждо.
— Развратные монашки, — хмыкнул я.
— Развратный юноша, — ответила Мария мне той же монетой. — Хотя в вашем возрасте это не удивительно.
— В моём? Я ваш ровесник.
— Можете и дальше пытаться меня смутить, Эрнест, но это бесполезно, — невозмутимо ответила она, сложив руки на животе. — Однако я хочу поздравить ваше дитя и вас с тем, что вступили на дорожку света в мире, полном тьмы. До осветит солнце вам путь.
— Благодарю, Мария, — кивнул я. — Эйко бы тоже сказала спасибо, но пока что она умеет только слюни пускать.
— Тюбрь-брь-брь-брь… — подтвердила, Эйко, напускав пузырей.
— Слюнявое чудовище, — вздохнул я, вытерев ей лицо платком.
— У вас идиллия, — тихо сказала Мария, наблюдая за нами с улыбкой. — Вы отлично уживаетесь. С таким хорошим приёмным отцом она вырастет прекрасным человеком.
— Возможно.
— Совершенно точно, Эрнест. Я чувствую, что у вас многое впереди.