Тоомас Нипернаади
Шрифт:
– Тут прокормиться ничего не стоит, - весело тараторил он, - назовешь свое имя, и деревенские ни в чем тебе не откажут. Я даже разузнал дорогу к своему хутору, те леса и правда мои, как я мог еще в этом сомневаться. Ешь, Кати, еще одну ночь поспишь в чистом поле, а завтра к утру доберемся до дому. Тут на хуторе мне сказали, что идти-то всего километров пять. Я тебя хоть на руках донесу.
И когда Кати поела. Тоомас сделал ей постель из двух снопов, укрыл ее полостью, а сам сел рядом. Девушка мигом закрыла глаза: устала от долгой дороги. А санная полость сидел, сидел и вздыхал, но к еде даже не притронулся.
«Курлы! курлы!» - раздавалось в осенней тишине. Словно облачка дыма пролетали над лесом и пропадали в синеве ночного неба. Было до странности тихо и покойно, Нипернаади слышал, как опадали в стогах тяжелые зерна ржи — будто стучали дождевые капли. Кое-где уже забелел туман, и низины словно дымом затянуло белыми облачками тумана. Близилась ночь, но где-то вдали еще гудела молотилка.
«О господи, - вздыхал про себя Нипернаади, - куда я веду эту девушку, эту щебетунью-пташечку со сбитыми ногами? Ни хутора у меня нет, ни скотины, нет даже крошечной избушки, и деньги все вышли, до последнего медяка. Сколько еще вести эту девушку неведомой дорогой, все обманывая, все обещая? Третий день она плетется за мной, покорно, как собачка, но глаза ее сияют, ,два она заговорит о коровах и лошадях».
Бог мой, в минутном порыве, когда они не захотели больше принимать его дары, он назвался богатым хозяином и озорничая выпалил два-три ничего не значащих слова об это девушке, и с той минуты словно подлил масла в огонь. С той самой минуты Кати во сне и наяву бредила только хутором и скотиной, пристала к нему как репей. Он и хотел было признаться, что нет у него хутора, а их уже благословили и любезно вытолкали из избушки и пожелали счастливого пути. Счастливого пути — а куда?
Голова его горела, нервы были натянуты, как струны на каннеле. Зато девушка дышала возле него спокойно и счастливо, наверное, ей снились тучные стада и много-много крынок молока, и все они были полны до краев и пенились.
Что принесет ей утро? Что принесет ей утро?
– нетерпеливо думал Нипернаади.
Разочарование, отчаяние, слезы? Горькую правду о том, что скота нет, полей нет, есть только бездумное шагание по вьющимся дорогам? А каждый день в руке божьей, бог держит его, как конец нити, и кто может наперед сказать, какой узор вздумается ему выткать из каждого отдельного дня?
Он тер пылающий лоб, горячие токи пронизывали тело. Но ведь он же ничего такого не задумывал. Ну, похвастался своим богатством, но без всяких задних мыслей! Ох, если б он мог сейчас упасть на колени и просить- высоко сверкание осенних звезд, вокруг лишь ночь и покой — если б он мог вымолить у Господа хоть малую толику счастья для этой девушки! Не много — малую толику счастья, всего-то две-три головы скота да полоску поля.
Где-то поблизости тихо зажурчала вода, в воздухе разнесся дурманящий аромат хмеля, в нее плыли облака. Раз-другой над голой нивой пролетели порывы теплого ветра и внезапно опали. Неужели утро?
– вздрогнул Нипернаади. Уже утро, а ночи что, таи и не было, долгой и темной осенней ночи? С испугом
И холодное же было утро, он прямо дрожмя дрожал. А может, это не холод был, а нервное беспокойство? Каждый день в руке божьей, повторил Нипернаади, глядя, как Кати открывает глаза и улыбается.
– Я так долго спала, - сказала девушка, - нам давно уже пора идти.
– Да, да, - произнес Нипернаади и не узнал свой голос, - не будем медлить, теперь поспешим.
Девушка быстро поднялась, подобрала остатки еды, увязала свой узелок, вот она и готова.
– Это одеяло ты должен вернуть на хутор, - с улыбкой сказал она, протирая глаза своим кулачком.
– Это одеяло, эту старую санную полость?
– беспечно переспросил Нипернаади и пнул ее ногой.
– Даже не подумаю, скоро хуторские придут за снопами, заодно подберут и эту тряпку.
Они вышли на дорогу, и Кати сказала:
– А ноги у меня уже ни чуточки не болят. Теперь я снова могу идти хоть до позднего вечера. Но, наверное, мы скоро дойдем до того леса, часа не пройдет, как будем дома.
– Да, и часа не пройдет, как будем дома, - тихо повторил Нипернаади и пошел за Кати. Но чем ближе подходили они к лесу, тем медленнее он шел, тем сильнее сутулился. А когда Кати вопросительно глянула через плечо, он проворчал:
– Ты у нас сегодня такая бойкая, такая торопыга, мне за тобой не угнаться, может, передохнем?
– Уже, - засмеялась девушка,- мы же и получаса не идем?
– Неужто всего полчаса?
– поразился Нипернаади.
– А я думал, мы топает уже целую вечность. В самом деле, сегодня мне что-то не по себе, все кости ноют, наверное, слегка простудился.
– Дома я тебя вылечу, - сказала Кати, на замедляя шага.
– Совсем немножко осталось потерпеть.
– Скоро дойдем до дому!
– вздохнул Нипернаади и зашагал дальше. «Господи, - повторил он про себя, - каждый день в твоей руке словно нить, дашь ли ты чаду своему хоть малую толику счастья?
Они прошли сквозь лес, просторные нивы и пажити открылись перед ними. Несколько больших хуторов стояли один близ другого, окруженные садами и полями. Кати в изумлении остановилась, выронив узелок.
– Который из них твой?
– с тревогой спросила она.
– Вот тот, с красной трубой? Или тот, с большими хлевами? А может тот, на берегу озера? Скажи, Тоомас, скажи скорее!
И Тоомас, даже головы не подняв, наугад, не глядя, сказал.
– Вот тот — с хлевами, - ткнул рукой все так же не глядя.
– О небо, - вскрикнула Кати в радостном возбуждении.
– Мне сердце сразу подсказало, что тот, с хлевами. Он мне и нравится больше всех. Только там могут быть тучные коровы — пятнадцать тучных коров! Но тогда нам, наверное, надо свернуть на эту дорогу. Тоомас, правда, ведь эта дорога ведет на твой хутор?
– Она самая!
– ответил Нипернаади и поплелся за девушкой, идущей вприпрыжку.
«Господи, отдаю свою душеньку в твои руки!» - вздохнул он про себя.
* * *