Тоомас Нипернаади
Шрифт:
– Не злись, Тоомас, - примиряюще произнесла Кати.
– Старый человек — пусть похвастает!
– Ты думаешь?
– смягчаясь, спросил Нипернаади.
– Но ты знаешь — они даже кровати в заднюю комнату перетащили.
– А почему бы не перетащить и не разыгрывать из себя хозяев, если настоящий хозяин по свету бродит?
– сказала Кати.
– А зачем они моего быка на ярмарку свели?
– упорствовал Нипернаади.
– Наверное, думали, что имеют какое-то право, - ответила Кати.
– Ты им не задолжал?
– Задолжал?
– переспросил Нипернаади и задумался.
– И правда, немного задолжал. Старик мне часто помогал деньгами
Как ты думаешь, Кати, новый дом нам надо построить? Старый уже разваливается, да и тесноват он. Лучше всего — поставить его вон на том пригорке — оттуда всю округу видно. Выстроим себе дом из свежетесаных бревен, большой, просторный. Там и ручеек бежит, в нем Кати каждый вечер будет ноги мыть. Что ты на это скажешь? И еще я так думаю — надо вызвать сюда твоих братьев и сестер, на хуторе и хлеба и работы хватит всем. Как подумаю про малыша Пеэпа, так и вижу — он улыбается и машет руками. Он так хотел коровку, большую рыжую коровку. Привезем его сюда, и будет у него вон сколько рыжих коров — пусть всех считает своими! А матушка не хотела ничего, только и сказала: на свадьбу позовите! А ты, Кати, смешная, коровами любуешься да полям радуешься, а о свадьбе пока и слова не сказала. Современные девушки, Кати, делают так: ткнут пальцем в какой-то день в календаре и говорят своему милому: наша свадьба будет тогда-то, и дело с концом! Вот как они говорят, уж я-то знаю, что это за щебетуньи-пташечки. А ты ничего не говоришь, смотришь и помалкиваешь. И мыслями ты где-то совсем не здесь: среди коров, в полях. И твои волосы облиты осенним солнцем.
– Да у меня и башмаков-то нет, - улыбнулась Кати, - где мне о свадьбе говорить!
– У тебя правда нет башмаков?
– удивился Нипернаади.
– Ночи-то уже холодные, скоро и снег ляжет, а тебе даже обуть нечего! Тут, Кати, ничего не остается, как ехать в город. Привезем тебе туфли и юбки, платки и пальто и шикарную шубу. И еще вот что я думаю — надо будет купит два таких кольца, одно тебе, другое мне, и чтоб эти кольца были из чистого золота, и чтобы потолще, пошевелишь вот так пальцем, и сразу почувствуешь, что на нем серьезная штуковина. Ох, как я хочу накупить тебе кучу прекрасных вещей, чтобы ты не думала, будто я жадный и мне жалко денег.
Он разошелся, стал жестикулировать:
– Видишь, Кати, каким прекрасным может быть дом! В свете осеннего солнца желтеют леса и поля. Постой, ты слышишь?... Это дикие гуси, они летят на юг. Слышишь, как они перекликаются — га-га, га-га! Зима в этом году будет ранней. Раз дикие гуси полетели, - холода не за горами, надо спешить хлеб убирать. А может, они еще не улетают, а просто кричат себе над озерами, семьи свои созывают? Ну и пусть — ссыпем хлеб в закром, а когда снег завалит наше подворье, заживем под снегом, как медведи в берлоге, ты будешь жужжать своей прялкой, а я — раздумывать о былом. Мне есть над чем поразмыслить, о чем подумать. Эх, избавиться бы только от этого треклятого дядюшки!
Вскочив нетерпеливо, он сделал несколько шагов, вернулся.
– Отчего ты молчишь?
– укоризненно спросил он Кати.
– Сидишь, словно воды в рот набрала.
– Осенью солнце уже не греет, - ответила Кати.
– И одета я не так уж тепло. Даже платок забыла.
– Неужели у тебя нет даже платка?!
– воскликнул Нипернаади.
– Бедолага, что же ты сразу не
Он схватил девушку за руку, не разбирая дороги, на руках переносил через канавы и ручьи, набросил ей на шею плети хмеля.
– Вот ты уже и раскраснелась!
– обрадовался Нипернаади.
– Теперь тебе, наверное, жарко?
Они вернулись на хутор, оба пунцовые, разгоряченные. Нипернаади собрал поесть, порылся в погребе и кладовых, в клети и комнате.
И пока Кати ела, Нипернаади сновал по дому. Вскоре он явился с целым ворохом одежды.
– Взгляни-ка, что я нашел!
– радости его не было предела.
– Тут и юбки, и блузки, и сапоги, и платки, пальто и чулки. Посмотри, подойдут тебе? И выбирай смело, раз я даю, можешь брать смело.
– Нет, нет, - досадливо отмахнулась Кати.
– Я ничего не хочу. Ты понабрал вещи своей прислуги, что здесь когда-то была, и предлагаешь мне. Нет, ты немедленно унесешь все до последнего лоскутка, отнесешь на прежнее место, слышишь, Тоомас?
Растерянный, беспомощный стоял Нипернаади с юбками и блузками.
– Отчего ты не хочешь ничего взять?
– расстроился он.
– Хозяин Хансуоя предлагает тебе от чистого сердца, а ты не берешь. В конце концов ты и в город не захочешь со мной поехать, а к пастору тоже не поедешь?
– Ах ты, глупый!
– досадовала Кати.
– Ты и в самом деле не умеешь отличать свое от чужого. Ведь это не твоя одежда!
– Но хозяин тут я!
– упрямился Нипернаади.
Юбки он все-таки унес. И грустно сел рядом с Кати.
– Ты такой смешной, - сказала Кати, гладя руку Нипернаади, - все хлопочешь обо мне. Взглянул бы лучше на себя! Пиджак без единой пуговицы, карманы совсем расползлись. И башмаки прохудились, когда ты шел по дороге впереди меня, я все время видела твои ступни. Теперь ты дома, чего же не переоденешься?
Нипернаади улыбнулся, подумал и сказал:
– Знаешь, Кати, ты, наверно, права, но сначала мне хочется сходить в баню. Завтра же, как только все приедут, велю протопить пожарче баню, а потом ты меня просто не узнаешь!
Подоспел домой и Моормаа, не переставая ворчать, входил в комнату и выходил из комнаты, поел, поспал и снова ушел работать. Уснула и Кати. Нипернаади долго бродил по полям, смотрел, как кружатся листья, долго бродил по полям, смотрел, как кружатся листья, слушал птичий щебет, помог Моормаа косить, а под вечер вернулся на хутор. Кати трудилась в хлеву, накормила коров и свиней, а вскоре — слышно было — принялась доить. Возвратясь домой и обнаружив, что работу уже сделана, батрак возрадовался.
– Дельную девку привел!
– сказал он Нипернаади. И, похоже, сам испугался своей похвалы, быстро отвернулся и ушел в дом. Не в его характере было кого-нибудь хвалить, он словно сам устыдился собственных слов.
– Побродяги этакие!
– буркнул он в свое оправдание.
– И чего шатаются по белу свету, эта девка и парень? Родственники, говорит, в гости, говорит, это кто же в самое-то горячее времечко принимать их будет? Только честных людей беспокоят. А может, жулики нарочно день выбрали, когда хозяина дома нет, чтобы лошадь украсть или корову? В наше время людям веры нет, ходят, с лица ангельские, а творят такое, что не приведи господь.