Топ-модель
Шрифт:
Впрочем, была недовольна и я - работой. Не понимала, что это за профессия такая: принять факс, отправить факс, подать документы на подпись руководителю, обязательно быть в модных туфельках на высоком каблуке и желательно открывать коленки, чувствуя, как постепенно атрофируются мозги.
И была счастлива, когда эта "рыбная" м`ука для меня закончилась. Роберт Робертович попрощался со мной шуткой:
– В Париж, Машенька, в следующей нашей жизни.
– Непременно-с, - шутила и я.
– А, может, и в этой?
– проговорил со значением.
– Жизнь - она долгая...
– Может, и в этой, - легкомысленно отмахнулась я.
Получив свои честные две сотни долларов, поехала на электричке в Сочи, где прошлась по магазинам, как дикие варвары по Германии.
Потом купила модный женский журнал "ELLE" и увидела в нем прелестницу с губами карамельно-розового оттенка и со сложным архитектурным сооружением на голове в стиле ранних 60-х годов - изящное нагромождение накладных завитков и прядей, уложенных и закрепленных над "конским хвостом", под романтическим названием "Восход солнца".
– Так можно сработать?
– зашла в салон "Локон", похожий на современную орбитальную станцию - неземным освещением, креслами, столиками, где находились баллончики-баночки-скляночки с косметикой.
– Работают, дитя мое, на шахте таки, - проговорил старенький еврей с грустными глазами бездомной собаки, рассматривая меня в зеркалах.
– А Михаил Соломоныч таки мастер высшей категории. Я брал призы в Ленинграде, брал призы в Свердловске, брал призы в Тель-Авиве.
– Ворочал мою голову руками, как ваятель.
– Я взял из жизни все, что только можно взять, а вы... Как вас таки зовут?.. Вас зовут Маша. Я таки знал, что такую красивую девушку зовут именно так. Красивое имя - Мария. Надеюсь, вы слыхали таки о Марии, матери Божьей, родившей от Святого духа Сына человеческого... Доверьтесь, Маша, мне, мастеру, и вы не узнаете самую себя!..
И, действительно, себя не узнала, когда через час глянула в зеркало. На меня смотрел не подросток с неряшливой пыльной прической для посещения забетонированных танцплощадок, на меня глядела прекрасная и гордая юная леди, над головой которой восходило пламенеющее южное молодое солнце. Казалось, старенький мастер вместе с заколками вложил в мои волосы свою потертую жизнью душу.
Я смотрела в зеркало и ощущала себя будущей победительницей. Всякие юннатские сомнения исчезли, и моя мечта обрела четкий и яркий образ. Старенький Михаил Соломоныч, того не ведая, послужил катализатором для решительного моего решения: если я могу быть такой сейчас, какой я могу быть потом, когда природа окончательно оформит меня в совершенные формы.
Мое явление на сочинских улицах произвело фурор - казалось, прохожие не верят глазам своим: они столбенели, будто видели Горгону, и долго смотрели мне вслед. Образ мифической страшилы, конечно, некорректен: она была ужасна, я же была прекрасна. Я шла независимой высокомерной походкой и воочию убеждалась, что вызывающей красотой тоже можно завоевывать сердца и брать города. Таксисты останавливались и были готовы вести такую красотку хоть куда. Я отказывалась, помня наставления мамы не садится в чужие машины. Почему? Оказывается, недавно в Сочи орудовал маньяк-таксист, который приглашал отдыхающих молоденьких девушек в свое авто,
Когда я вернулась из города Сочи, где, как известно, темные ночи, которых я не дождалась, мама потеряла дар речи, а потом устроила некрасивую истерику, пытаясь насильно окунуть меня головой в бочку с дождевой водой, стоящую в нашем дворике.
Попытка не удалась - теряя заколки, "Восход солнца" удалился в сторону моря, где пламенел закат дневной звезды. Волны растворили краску, и я воротилась домой в привычном виде гавроша, однако во мне зажило понимание, что я могу быть иной - Божественной. А есть ли цена у божества?
– Чтобы в Сочи не ногой, - заявила мама тогда.
– Почему?
– Потому, что я не хочу, чтобы тебя нашли в камнях без рук и ног. И головы!
– Мама, ты о чем?
– искренне не понимала.
И наконец узнала истинную причину истерики мамы и её просьбы никогда не садится в незнакомые машины. Узнала о маньяке-таксисте, любители рубить кухонным резаком молодые красивые женские тела.
Потом все это забылось, но иногда, видя машину с шашечками у меня неприятно поднывает в груди.
– Подъезжаем, - голос Олега Павловича вырывает меня из прошлого.
Я вижу старые московские дома, они жмутся друг к другу, словно предчувствуя сырую осень и холодную зиму. Теплое ещё лето гуляет среди деревьев парка. Мамы сидят на скамейках детской площадки и обсуждают, вероятно, насущные вопросы текущего дня. Детишки качаются на качелях и возятся в желтой песочнице. У каждого свои проблемы, думаю я, есть они и у меня.
Главная: покорить Москву, а вернее - подиум столичной Высокой моды. И с этим решительно выбираюсь из машины: где тут у нас подиум?
М-да. Подозреваю, что путь мой к нему будет тернист: меня встречает неряшливый подъезд с металлической амбразурной дверью. Родной дядя учит, как нужно набирать код, и мы входим в дом. На лязгающем лифте поднимаемся на седьмой этаж. Пахнет щами, котами и пылью от телевизоров, беспрестанно работающих.
– Есть кто дома?
– кричит Олег Павлович, открыв ключом квартиру. Никого, - втаскивает чемодан в прихожую.
– Все крутятся, как белки в колесе, - разводит руками.
– Москва.
Вид из комнаты моей двоюродной сестры малопривлекателен: крыши-крыши-крыши, и только вдали в туманном дыхании будущей осени замечаются кремлевские башенки с рубиновыми звездами.
– Чувствуй себя, как дома, - говорит Олег Павлович, - а мне бежать надо по делам, - и, уходя, оставляет "мои" ключи на столике.
– Если хочешь, погуляй, а лучше подожди Евгению, - советует, - она вот-вот будет.
Я брожу по комнатам, рассматривая фотографии на стене и чужую жизнь. Квартира с высокими потолками заставлена всяческой старой рухлядью возникает впечатление, что я в музее, где открыта выставка о жизни типичной столичной семьи образца 1980 года.