Топот бронзового коня
Шрифт:
Да, такой, как Юстин, устраивал большинство. Он и появился.
На второй день после воцарения дядюшка привёз во дворец жену Луппикину, и Константинопольский патриарх вскоре короновал её как императрицу (василису) Евфимию. А племянника Петра новый самодержец сделал сразу магистром оффиций - то есть фактически правой своей рукой.
Чем руководил магистр оффиций? Очень, очень многим.
Был начальником дворца и дворцовых служб.
Занимался охраной императора.
Занимался охраной арсеналов Константинополя и контролем над оружейными мастерскими.
Лично курировал деятельность полиции и
Возглавлял четыре императорских канцелярии (скринии).
Ведал государственной почтой.
Наконец, по современным понятиям, был главой МИДа, так как именно ему поручалось решать вопросы внешней политики Византии - вплоть до приёма иностранных послов.
Тридцатипятилетний Пётр взялся за эту работу с энтузиазмом. Он дневал и ночевал во дворце, и у подчинённых иногда возникало ощущение, что племянник царя вездесущ: ведь его практически од- повременно видели и у логофета дрома (управляющего почт и внешних сношений), и у эпарха (градоначальника), и у комита священных щедрот (главного казначея), и у префекта претория (наместника области). Важные пергаменты лично приносил на подпись к монарху. А поскольку Юстин был неграмотен, для него изготовили золотую пластинку с прорезью слова «1е amp;Ъ› (то есть «прочёл»), и стареющий василевс, точно школьник, высунув язык от старания, выводил эти буквы по трафарету.
А другим помощником автократора, даже более могущественным, чем Пётр, стал глава высшего совета при самодержце, первый юрист империи, называемый квестором священного дворца, видный адвокат Прокл. Много лет назад он победоносно доказал невиновность Юстина в суде - на того состряпали уголовное дело, обвиняя в растрате и желая приговорить к смертной казни, но стараниями защитника дядя был оправдан, и теперь назначил своего спасителя на одну из главных должностей в государстве.
Сита получил место комита экскувитов. Велисарий же сделался командиром столичного военного гарнизона. Неплохая карьера для восемнадцатилетнего юноши!
Вскоре он купил особняк в центре города - возле форума Феодосия - и переселил туда Антонину. Свадьбу они сыграли в сентябре того же 518 года, и счастливый новобрачный без раздумий усыновил отпрысков жены - сына Фотия и дочку Магну. А служанке Македонии так сказал:
– Выбирай сама: или возвращайся обратно в Сердику, в дом к отцу, или оставайся у меня, в свите Антонины. Будешь ей служить хорошо - слава Богу. Но задумаешь нас поссорить, чтобы я вернулся к тебе, а её прогнал, станешь козни строить и наушничать - не спущу, накажу, несмотря на наши нежные отношения в прошлом. Заруби себе это на носу.
Девушка стояла пунцовая, теребила в руках платок и концом его то и дело смахивала со щёк набегавшие слезы. Пробубнила опухшими губами:
– Обещаю вести себя смирно. Новой госпоже не перечить. В вашу жизнь не лезть. Потому что понимаю - кто я такая и какое мне место в доме. Лишь не прогоняйте. Быть при вас - высшая для меня награда.
Велисарий смягчился, взял служанку за подбородок, заглянул в зрачки:
– Ну, не плачь, не плачь. Верю в твою искренность. Благодарен тебе за все, что меж нами было. Но сама видишь: я - женатый человек и обязан сохранять жене верность. То есть, как - «обязан»? Я люблю Нино и подумать даже не хочу об измене. Словом, шансов у тебя никаких.
– Понимаю, как же.
– Всё
– Коли не прогоните - всё равно.
– Но ведь трудно будет, ревновать начнёшь… Или нет?
– Главное - при вас, в вашем доме, - повторяла она.
– Совладаю с сердцем-то, как-нибудь осилю.
– Ой, гляди, бедолага. Я предупредил.
– Понимаю, как же.
Л сама думала: «Всё равно ты мой. И моим останешься. Эта шлюха первой тебе изменит. И когда это обнаружится, и когда ей придётся убираться с позором, мы с тобой опять будем вместе. Я умею ждать. Я опять заслужу любовь».
Антонина отнеслась к знакомству с новой горничной равнодушно, свысока, по-барски: ну, подумаешь, бывшая наложница Велисария, это не опасно; лишь произнесла:
– На тебе будут наша спальня и детская - чистота, порядок, каждый день свежее белье, свежие цветы. Полотенца, простыни. Свечи в канделябрах. Больше ничего. А не справишься - сразу прогоню.
– Справлюсь, ваша честь. Я работать умею.
– Хорошо, работай.
Госпожа подумала: «Да, мила, но, по счастью, не более того. Просто обаяние молодости. Ей всего семнадцать. Попка ещё тугая, и соски торчат. А пройдёт лет восемь, и она пожухнет. Грудь отвиснет, и живот округлится. Мне бояться нечего. Он меня на неё променять не захочет».
Словом, зажили под одной крышей. Наблюдая друг за другом исподтишка.
А у Лиса в начале следующего, 519 года состоялась встреча, ставшая во многом, как теперь бы сказали, судьбоносной. Нет, не с женщиной - для него достаточно было Антонины и Македонии. А с мужчиной, сделавшимся другом, ревностным помощником и надёжной опорой во всех его предприятиях. Их свела случайность.
Велисарий, окружённый десятком конных телохранителей, возвращался домой после службы, как увидел на улочке, выходившей к Месе неподалёку от Октагона, молодого благообразного человека, явно не бедняка, судя по одежде, опустившегося в пыль на колени, и с ножом в спине, от которого по ткани туники расплывалось коричневое пятно. Человек качался и готов был упасть лицом на дорожные камни. Сын учителя соскочил с лошади и бегом направился к раненому, восклицая громко:
– Господи, помилуй, что с вами?
Незнакомец неуверенно поднял голову и взглянул на него мутными глазами (правый слегка косил):
– Я не ведаю… но мне кажется, что меня убили…
Говорил он с трудом и дышал с усилием.
– Чепуха, не бойтесь, - приободрил его военный.
– Нож, по-моему, не вошёл глубоко и в спине едва держится. Мы сейчас отвезём вас ко мне домой, и умелый лекарь сделает надёжную перевязку.
– Право, неудобно… Вы меня не знаете…
– Разве не христианский долг каждого - помогать ближнему своему в трудную минуту?
– И велел охране: - Живо сделайте из плаща носилки. Надо положить его аккуратно. Нож пока вынимать не станем, чтоб не увеличить кровопотерю. Предоставим оперировать медику.
– Долг… христианский… - повторял раненый, лёжа на животе на плаще.
– Бог тебе воздаст, добрый человек… - И забылся, уронив голову.
Вызванный в особняк Велисария врачеватель превосходно справился с извлечением лезвия, обработкой раны растительным бальзамом и тугой бинтовкой торса. Вскоре у больного дрогнули веки, он пришёл в себя и уставился на людей, собравшихся у постели. Слабо произнёс: