Топот бронзового коня
Шрифт:
И никто из окружения василевса не рассматривал братьев как реальных преемников Анастасия.
Самым влиятельным при дворе был Амантий, но скопцам не положено надевать корону, и ему приходилось двигать в автократоры друга - Феокрита, мистика - то бишь секретаря монарха. Феокрит происходил из города Фессалоники, по величине второго после Константинополя, из семьи конезаводчика, главного поставщика лошадей в ромейскую кавалерию. Образованный, очень даже неглупый, он умело манипулировал старым самодержцем и фактически уже правил. Но гвардейцы не жаловали его, справедливо называя чистюлей
В ночь с 8 на 9 июля 518 года разыгралась страшная гроза. Небо к вечеру стало фиолетовым, а потом и черным, солнце скрылось раньше положенного времени, и Второй Рим погрузился во тьму. По Босфору катились черные громадные волны, налетали на прибрежные камни, разбивались на тысячи серебряных брызг. То и дело между морем и тучами возникал электрический разряд молнии - нервный, быстрый, - освещал на мгновение городские стены, чаек, изумлённо сгрудившихся на песке, и рыбачьи лодки, сложенные днищами вверх. Корабли торгового флота уходили подальше в Золотой Рог, в безопасные гавани. Гром ворчал ещё в отдалении, но его раскаты приближались с каждой минутой.
В императорском дворце многие молились, призывая Господа пощадить их, грешных, и не колебать твердь земную. Анастасий, лёжа у себя в спальне, спрашивал Амантия слабым голосом:
– Что, гроза?
– На подходе, ваше величество, но оракулы наши не узрели в ней ничего тревожного, - успокаивал его евнух.
Автократор вздыхал:
– Много понимают твои оракулы… Дармоеды, христопродавцы… Никому не верю. Даже тебе.
Препозиту священной спальни от подобных слов было больно:
– Мне-то почему? Чем я заслужил монаршью немилость?
– Потому что знаю: ты и Феокрит ждёте моей смерти. На другой же день объявите, что решения Халкидона праведны, и начнёте преследовать монофиситов.
(Надо пояснить: Анастасий отстаивал идеи монофиситства и не признавал решений IV Вселенского собора, прошедшего в Халкидоне в 451 году, на котором это течение в православии объявлялось ересью).
– Да Господь с вами, ваше величество!
– округлял глаза хитрый царедворец.
– Мы и в мыслях не держали такого, молимся о вашем здоровье, не желая никаких перемен. Статус-кво нас устраивает вполне.
– Ну, конечно, устраивает, - продолжал ворчать старый василевс.
– За моей спиной проворачиваете грязные делишки, прикарманили небось полказны. Думаете, не знаю? Вот почувствую в себе больше сил, учиню разбор и отправлю Феокрита с тобой в дальний монастырь.
– Пощадите, ваше величество, - чересчур наигранно взмолился Амантий, знавший, что силы к Анастасию никогда не вернутся.
– Мы рабы ваши до конца ваших дней и печёмся исключительно о благе вашего величества и, естественно, о благе Римской империи…
В это время гром потряс дворец, задрожали
– Боже правый, ты караешь меня за что?
Евнух произнёс:
– Не страшитесь, ваше величество, просто это гроза над нами. Дальше будет лучше.
Но монарх не слушал его и молил:
– Боже правый, смилуйся, прости. Я всегда отстаивал чистоту веры, никого не наказывал попусту и судил по справедливости… Все ромеи при мне жили ладно… Защищал границы империи от набегов арабов и авар. Своего соперника Лонгина я вот не казнил, а всего лишь постриг в монахи. И любил мою любезную Ариадну - искренней, высокой любовью, не замешанной на похоти и животной страсти. Как мы были счастливы!… Господи, прости. Ибо не виновен ни в чём!
– Анастасий крестился высохшей, немощной рукой, а в потухших разноцветных глазах - голубом и карем - появились слезинки.
Совершенно чудовищный удар грома вроде бы явился ответом на слова самодержца. Даже у скопца подогнулись колени, голова инстинктивно ушла в плечи, и глаза полезли на лоб. А с царём случилось и вовсе невероятное: отворив дырку рта - чёрную, беззубую, как земной провал, - вытянулся в струнку, изогнул спину и упал на подушки.
– Ваше величество… ваше величество… - прошептал Амантий.
– Что же это?… Неужели?… - И, отпрянув, завизжал истошно: - Лекаря, лекаря! У его величества обморок!
Прибежавший лекарь попросил огня, слуги со свечами сгрудились у ложа, врачеватель оттянул веки августейшей особы и попробовал найти пульс. Крякнул и перекрестился. Окружение поняло и тоже перекрестилось. Евнух зашипел:
– Сохранять спокойствие! Эта новость не должна покидать пределов священной спальни. Слышите? Мы сначала определимся с новым автократором, а уже потом объявим народу. Кто начнёт болтать раньше времени - в глотку получит тигель расплавленного свинца!
Все заверили его в полной своей лояльности. Препозит отдал распоряжения относительно омовения тела, одеяний и отпевания, а затем вместе с Феокритом оказался у себя в комнатах, и с напором заговорил:
– Значит, приготовься к выходу на кафисму и провозглашению. Я беру на себя Юстина и его гвардию. Денег должно хватить. Никаких отклонений от намеченных планов. Заблокируем Ипатия и его братьев в их домах, не дадим возможности встретиться с армией. Это главное.
Феокрит сказал:
– Надо опасаться Юстина. Он, по-моему, ведёт двойную игру.
Но скопец только отмахнулся:
– Ах, оставь! Что за вздор - Юстин! Грубое животное, неуч и мужлан. У него мозгов не больше, чем у кота.
– А его племянник? У того ума хватит на двоих.
– Слишком молодой и неопытный. Он пока щенок по сравнению с нами. Мы их обведём вокруг пальца.
– И заторопил мистика: надо действовать, не терять ни минуты.
Выслушав Амантия, дядюшка Юстин исступлённо перекрестился и невнятно произнёс положенные слова типа «прими, Господи, душу раба Твоего Анастасия» и прочее; евнух в нетерпении ёрзал на скамье, ожидая окончания этой молитвы, а потом спросил прямо:
– Ты, надеюсь, поддержишь Феокрита?