Топот бронзового коня
Шрифт:
И потом говорят, что из бывших гетер выходят самые преданные жены…
Он спросил её нерешительно:
– Дети у тебя есть?
Собеседница наклонила голову низко:
– Есть. Один, мальчик, сын…
– Как его зовут?
– Иоанн.
– Он с тобой живёт?
– Нет, остался в Пентаполисе, у отца.
– Пояснила тихо: - Я вообще детей не хотела. И, по счастью, чрево моё не могло их выносить, каждый раз выкидывало, а тут… я не поняла… и уже изгонять оказалось чересчур поздно… Гекебол, узнав, очень рассердился… Гекебол - мой тогдашний покровитель из Пентаполиса… В общем, приказал мне, беременной, убираться из его дома. Я ушла… Родила в приюте при монастыре Святого Георгия… Очень тяжело, началась горячка… А когда монашки выходили меня, первым моим вопросом было: «Где сын?» Оказалось, что во время болезни приезжал Гекебол со свитой и забрал младенца. Я, поправившись, поспешила в Пентаполис, но меня не пустили даже за ворота имения.
Сочные, мясистые листы мандариновых деревьев колыхались беззвучно. Воздух был прекрасен и свеж. Всем известно: воздух цитрусовых садов - самый исцеляющий и живительный. По плащу Петра проползла мохнатая гусеница - крайне сосредоточенная, полная желания поскорей превратиться в бабочку. Можно ли сердиться на бабочку, что она когда-то была отвратительной гусеницей? Как сказал сегодня дядя Юстин: «Это жизнь…»
Пётр произнёс:
– Фео, ты, исповедовавшись мне, оказала честь… Будь уверена: я не упрекну тебя за твоё печальное прошлое. Путь бывает труден, и порой нельзя пройти по раскисшей дороге, не испачкав обуви. Сидя на обочине, человек остаётся чист, но не познаёт радости движения. Вот поэтому я не постригусь никогда: быть монахом чище, праведней, но скучнее; лучше согрешить, а потом покаяться, но оставить о себе хоть какую-то память… Фео, дорогая, я хочу быть с тобой! Надо счистить с обуви грязь или, если надо, заменить саму обувь, но не посыпать главу пеплом. Надо двигаться дальше! Ибо я уверен: мы с тобой вдвоём будем счастливы! Господи, ты плачешь?
– Не смотри, не смотри, - отвернулась женщина.
– Ты своей добротой… так меня растрогал…
Он поймал её руку и покрыл поцелуями ладошку - мягкую, изящную, с удлинёнными пальцами, мокрую от слез, - притянул Феодору к себе, обхватил за плечи, заглянул в лицо. Бирюзовые волны, выплеснувшись из глаз, заливали щеки, и на вкус эти волны оказались, как море, солёными. Приоткрытый рот тяжело дышал. Губы, шевельнувшись, проговорили:
– Петра, милый Петра, если ты не бросишь меня, обещаю, что не пожалеешь до конца своих дней!
Он губами прикоснулся к её мокрым скулам. И с улыбкой ответил:
– Слезы точат камень…
(В этой фразе по-гречески - игра слов: «Реtra» значит «камень»).
И добавил:
– Я тебя не брошу. Никогда не брошу. Перед Богом клянусь.
А она прильнула к нему доверчиво, словно девочка к своему отцу, от которого ждёт защиты, понимания и заботы.
Близость их возникла много позже - месяца четыре спустя; и не потому, что он этого страшился, и не потому, что она предпочла платонизм отношений плотской любви. Просто Феодора сказала: «Если ты согласен на мне жениться, то давай заключим церковный брак и не будем любовниками без венца. Не хочу более грешить». Он отнёсся с пониманием к этим её словам и послал за благословением к отцу. Л пока его письмо шло в Вердяню и ответное - в Константинополь, минул месяц. Но ответ был неутешителен: Савва отказался принять в семью бывшую фиглярку; даже пригрозил: если Пётр женится без благословения, проклянёт. Сын смириться не захотел и отправился в Вердяню добиваться положительного решения лично. Разговор с родителем получился резкий, с криками и руганью, чуть не переросший в побоище. Только женщинам - Вигилянции и Милице - удалось разнять распалившихся не в меру мужчин. Но потом посидели, выпили сливовицы, вроде помягчели, молодой человек рассказал притчу о Христе; Савва слушал его вполуха, дул в обвисшие сивые усы и бубнил упорно: «Шлюхе не бывать у нас в доме. Только через мой труп». Неожиданно поперхнулся, покраснел, захрипел и умер.
После похорон стали думать: как знамение это свыше можно истолковать? То ли Бог прибрал Савву за его упрямство, устранив тем самым препятствие к свадьбе, то ли наоборот - покарал Петра за его несогласие с отцом? Пётр подвёл итог: «Старший мужчина теперь в роду - дядюшка Устин. Испрошу благословение у него. Если не откажет - женюсь».
Тут возникло новое препятствие - тётушка Евфимия. Дело в том, что супруга Юстина управляла им, как хотела, грубо и довольно бесцеремонно. Он привёз её много лет назад из похода в Сирию, сделал своей рабыней-наложницей, а затем женился. Звали ту в девичестве Луппикина, а крестили под именем Евфимии. И она командовала старым воякой без зазрения совести. Во дворце императора он считался авторитетом, грозным комитом экскувитов, а в особняке ходил паинькой, тише воды и ниже травы, потакая женщине во всех глупостях. Объяснял это просто: «Каждый должен знать своё дело. Я умею управлять гвардией. Душу вытрясу, а добьюсь от гвардейцев безусловного исполнения моего приказа. Но в домашних заботах - ничего не смыслю. И не надо. Для сего имею супругу. Пусть
Посоветовавшись с женой, так сказал племяннику: «Понимаешь, Петра, лично я не против. И могу благословить хоть сейчас. Но Евфимия, увы, запрещает. Говорит, что знает эту всю семейку Феодоры от своей подруги, что доводится кузиной начальнику ипподрома. Дескать, мать у Феодоры была шлюха и детей своих вырастила шлюхами. А в особенности - младшенькую дочь Анастасе. Пляшет голой, а потом отдаётся без разбору именитым гостям. А когда именитые выбиваются из сил, отдаётся их слугам. Ненасытная страшно. Говорит, жалеет лишь об одном: что у женщины только три места для совокупления. Было б больше, выходило б слаще! Ничего себе христианка, да?» Молодой человек нервно произнёс: «А при чём тут Феодора? У неё теперь иной образ жизни, обитает отдельно, с сёстрами практически не общается».
– «Да, конечно, - согласился Юстин.
– Хорошо, что раскаялась. Но Евфимию разве разубедишь? Если что втемяшилось дуре-бабе в башку, обухом не выбьешь».
– «А без тётушки ты благословить не посмеешь?» - зло спросил племянник. Дядя пробасил: «Выбирай слова! Я посмею все, что ни захочу. Но противоречить жене - значит разжигать очаг недовольства в доме. А большой костёр начинается с искорки. И покой в семье - превыше всего.
– Помолчал и добавил: - Мой тебе совет: погоди. Поживи с Феодорой так, без венчания. Подбери ей приличный домик, скажем, в Леомакелии - там, где селятся приличные люди - архитекторы, юристы, военачальники. Денег я подкину. А со временем или вы расстанетесь, или вы поженитесь, если моя старуха сменит гнев на милость. Главное теперь - сбить волну, переждать». Пётр был не против.
Но в ответ обиделась Феодора, заявив, что лучше уж пойдёт в монастырь, чем начнёт блудить сызнова. «Почему блудить?
– удивлялся он.
– Если не со многими, а с одним, любимым, разве это блуд? Мы с тобой поженимся, обязательно, обещаю, но немного позлее, как позволят обстоятельства, расстановка сил». Девушка смеялась: «Расстановка сил! Милость и немилость ведьмы Луппикины - расстановка сил?» Он проговорил жёстко: «Да, представь себе! Ты пойми, пойми! Дело же не в ней, а в дяде Юстине. Старый обормот подчинён жене. Не имею права с этим не считаться. Должен всеми силами сохранить расположение дяди».
– «Для чего? Для карьеры?» - «Для чего ж ещё!
– Пётр продолжал тише: - Не сегодня-завтра самодержца не станет. Кто взойдёт на императорский трон? Кто-то из племянников Анастасия? Хорошо. Дядюшка у них на отличном счёту, может стать префектом претория - это власть и деньги… Если автократором изберут Феокрита - выйдет много хуже, но при дружбе с евнухом Амантием мы не пропадём. Ну, а если…» - «Что?» - спросила она. «Нет, боюсь загадывать…» - «Что? Скажи, скажи».
– «Ты же умная, можешь догадаться».
– «Если дядя сам… при поддержке гвардии?…» Молодой человек резко оборвал: «Т-с-с, молчи!
– взял её запястье.
– Если дельце выгорит? А? Представь себе. Кем я буду в случае победы?» У неё закружилась голова: «Всем! Практически всем!» - «Ну, а ты при мне?» - «Тоже всем!» - «Значит, есть причины потерпеть, прикусить язык и смириться, чтоб не ссориться с тётушкой и дядюшкой?» - «Безусловно, есть!
– Феодора обвила его шею, страстно заглянула в глаза.
– Петра, дорогой. Я твоя навек. Поступай, как желаешь. Наперёд согласна». Он поцеловал её с нежностью: «Ты моя единственная любовь. Я тебя сделаю счастливой».
Приобрёл для будущей невесты скромный особняк с видом на берег Ликоса, нанял слуг и охрану. Приезжал на свидания раз в неделю, иногда чаще. Привозил сладости, вино, и они любили друг друга самозабвенно, пылко, жарко. С Феодорой он уже не выглядел новичком в амурных делах и давно познал искусство обладания женщиной в разных тонкостях и нередко вызывал у своей подруги настоящее восхищение - стойкостью, напором, а порой и изобретательностью. Отдыхая, лакомились фруктами, хохотали, строили заветные, далеко идущие планы.
Так прошло пять лет. Появился из Сердики молодой Велисарий, сразу приглянувшийся Петру как внешне, так и внутренне; сын учителя гимнастики покорял любого - силой, умом, открытостью. С ним приятно было беседовать и хотелось оказывать всяческие милости. Что Юстин и Пётр с удовольствием делали.
И однажды на свидании Феодора сказала своему спутнику:
– Петра, у тебя в гвардии служит славянин Елизарий…
– Велисарий, - поправил он.
– Верно, верно. Сита познакомил его с Комито и её воспитанницей Нино…
– Он мне говорил. Вроде бы полгода длилась любовь, а потом, кажется, случилась размолвка, и они расстались.
– Комито говорит, что малышка переживает ужасно. Ни о ком, кроме Велисария, слушать не желает. Даже собирается бросить ремесло танцовщицы н пойти по моим праведным стопам.
– По твоим праведным стопам?
– улыбнулся Пётр и поцеловал её прямо в обнажённую грудь.
– Погоди, не смейся. Я имею в виду самообразование и стремление к очищению.
– Можно только приветствовать благородный порыв девицы.