Топот бронзового коня
Шрифт:
Лис откинулся на подушки, заложил руки за голову, сказал:
– Расхотелось что-то. Извини. Вероятно, позже.
– Ну, не злись, не злись, не ревнуй к моим ночным грёзам. Разве ты во сне не овладеваешь другими женщинами?
Он слегка смутился:
– Иногда бывает. Иногда даже с собственной матерью-покойницей.
– А, вот видишь! Ревновать ко сну недостойно. Ну, иди ко мне. Поцелуй как следует.
– Положила его ладонь себе между бёдер.
– Чувствуешь дрожание моего амурного места? Как оно страстно вожделеет? Всё исходит сладостным соком?… Так возьми ж меня! Сильно, глубоко!
– Вправду только сон? Поклянись благополучием Фотия.
Антонина у него за спиной быстро перекрестила пальцы - средний с указательным - и ответила как ни в чём не бывало:
– Правда, правда, клянусь.
– Что ж, на этот раз я поверю… - ив любви был неистов, словно в юные годы.
На другой же день командиры ромеев осмотрели укрепления города и пришли к выводу, что они в скверном состоянии. Приступили к ремонту сразу, как окончился суточный отдых войск - подновляли стены, наиболее слабые в городском предместье Мегара, выкопали ров и утыкали его дно заострёнными кольями, обнесли палисадом. А 20 сентября пограничный отряд Фотия захватил судёнышко, плывшее с севера, и вандалов, находившихся в нём. Сразу вместе с пленниками поскакал к Велисарию:
– Эти люди прибыли к Гелимеру от Цазона.
– От Цазона? Очень интересно.
Из троих задержанных выступил один - в серой дорогой тоге, явно старший; он назвался доместиком (адъютантом) Цазона и сказал:
– У меня письмо от его высочества к его величеству.
– На каком языке?
– На латыни.
– Фотий, зачитай вслух.
И услышал:
– «Царственный брат мой! Рад тебе донести, что со смутой на севере покончено. Милостью Божьей мои войска заняли Сардинию, взяли город Карналию, захватили дворец узурпатора, разгромили его охрану, а его самого убили. Посылаю отрубленную голову Годы в качестве подарка. А за сим жду дальнейших приказаний: находиться тут или возвращаться на материк? Остаюсь твоим любящим братом и слугой покорным – Цазон».
Велисарий велел:
– Всех задержанных зорко охранять, чтобы не сбежали. Мёртвую голову упокоить в земле. И усилить береговую охрану: не имеем права позволять братьям извещать друг друга о ситуации.
Но, конечно, уследить за всем не смогли. Люди Гелимера пробирались к морю окружным путём, обогнув Карфаген далеко к западу, и в десятых числах октября прибыли на Сардинию. Прочитав послание короля и узнав о трагических событиях в Африке - высадке ромеев, гибели Аматты и Гибамунда и захвате столицы, - средний брат немедленно начал собираться к отплытию. В середине месяца он с войсками тайно оказался на африканском берегу - на границе Мавритании и Нумидии, двинулся к равнине Буллы и на третий день прибыл к Трикамару, где сидел Гелимер со своей армией. Основная часть карфагенской кампании византийцев только начиналась.
В то же самое время у себя во дворце в Пентаполисе умирал Гекебол. Он не дотянул полутора лет до шестидесяти и, ведя всегда неумеренный образ жизни, предаваясь обжорству, пьянству и чудовищному разврату, раньше времени износил свой могучий некогда организм.
– Где мой сын Иоанн?
Из соседней комнаты пригласили молодого человека - небольшого роста, правильно сложенного, симпатичного, с чуточку удлинённым матовым лицом. Он, стараясь не стучать подошвами сандалий по мраморному полу, оказался в спальне у родителя, опустился перед ним на колени и спросил, волнуясь:
– Ты желал меня лицезреть, отец?
Тот ответил:
– Да, мой мальчик… Подойди поближе. Прикажи, чтобы остальные вышли вон… Надо пообщаться наедине…
Слуги с приближенными удалились на цыпочках, а больной посмотрел на отпрыска с умилением:
– Сядь сюда на краешек… Ты такой красивый… Вылитая мать…
– «Вылитая мать»!
– с жаром повторил Иоанн.
– Ты не говорил никогда, кто она такая - сколько я ни спрашивал!
– Неужели слухи об этом до тебя не доходили ни разу?
– Я не верю слухам.
– Нет, а всё-таки? Что болтают люди?
Молодой человек потупился:
– Даже пересказывать совестно.
– Нет, скажи, приказываю тебе.
– Якобы она… якобы она была танцовщицей… недостойной гетерой… бросила меня… - Он вздохнул.
– А впоследствии вышла замуж за какого-то правителя из Европы… Больше ничего.
– И взглянул на отца несмело.
– Знаешь, как зовут её?
– Нет, не ведаю.
– Феодора.
– Феодора… - шевельнулись его губы.
– Как царицу ромейскую…
– Нет, не «как», а именно.
– Что?
– проговорил сын.
– Что ты хочешь этим сказать?
– То, что Феодора, василиса в Константинополе, и является твоей матерью.
Тот раскрыл глаза широко и перекрестился:
– Свят, свят, свят! Быть сего не может…
– Нет, не думай, что это бред, я сейчас в рассудке и твёрдой памяти. Феодора действительно была танцовщицей, я в неё влюбился и задумал жениться, перевёз в Египет. Но она продолжала вести себя плохо, и пришлось с ней расстаться. А родившегося ребёнка воспитать самому.
– Гекебол опустил набрякшие веки.
Иоанн с упрёком спросил:
Отчего же ты говорил до сих пор, что она мертва?
Веки умирающего дрогнули и с усилием снова поднялись:
– Не хотел смущать неокрепшую молодую душу. Поначалу - прошлым Феодоры, тем, что было в ней греховного. А затем - настоящим, взлётом в поднебесье. Ведь она никогда - ни тогда, ни теперь - не питала к твоей судьбе ни малейшего интереса. Писем не писала и не присылала гонцов. Так что не советую ехать к ней на поклон и искать симпатии. Вдруг ей не понравится твой приезд и она задумает тебя извести, чтобы прошлое не цеплялось за её красные одежды?… Поостерегись. Ты семейный человек и вступаешь во владение всеми моими богатствами… - Он помедлил.
– Если б не болезнь и скорая смерть, я бы и сейчас признаваться тебе не стал. Но забрать в могилу тайну твоего происхождения было бы нелепо. Вот и рассказал.