Торжество долгой ночи
Шрифт:
– И ты совершил скачок, – подытожил рассказ Огастес. – Интересно, на что еще ты способен?
– Я не знаю, – обреченно склонил голову Люк, нисколько не покривив душой.
– Тогда тебе предстоит это выяснить.
Сон был коротким и зыбким. Люк уснул на той же койке, сплетенной из металлических пружин, где и обнаружил себя накануне. Матрас оказался жестким и крайне неудобным, а сновидения пугающими и утомительными.
Проснувшись, Люк не сразу вспомнил, где находится. За окнами чердака он увидел небо в нежном
В сонном молчании дома вовсю бодрствовал Огастес. Он сидел за столом, склонившись над книгой, и отхлебывал горячий чай из стакана. И как только Люциус мог упустить из внимания столько книг? Они были повсюду: занимали столы, высокий стеллаж, громоздились башнями на полу, придвинутые к стенам для устойчивости. Их численность поражала ум того, кто был несведущ в науке, и Люк готов был держать пари, что Огастес прочел каждую.
Немного покачиваясь спросонья, Люциус встал позади Огастеса и обратил взор к окну. Внизу простиралась снежная даль, ограниченная на горизонте темнеющим лесом в громоздких белых шапках. Люк созерцал обманчиво безмятежный мир, который в действительности своей приводил демона в безумие.
Перемещения в пространстве оставались для Люка совершенно немыслимыми.
Он заглянул из-за плеча в книгу Огастеса и узнал текст на латыни. Не найдя содержание интересным, начал осматривать стол. Взгляд приманил затейливый календарь, составленный из деревянных брусочков с вырезанными цифрами. Люк даже было очаровался такой милейшей вещицей, пока не обратил внимание на дату.
– Вторник? – снисходительно ухмыльнулся он над рассеянностью хозяина.
– У тебя зоркий глаз, – уткнувшись в книгу, отозвался Огастес.
Его уверенность сбила с толку, ведь, очевидно, Огастес ошибался.
– Вчера была суббота.
– Да неужели? – Огастес по-прежнему не считал спор достойным того, чтобы отвлечься от чтения. – Ты определенно можешь быть в чем-то умнее меня, Люциус, но я держу в голове не одну разновидность календаря.
Люк нахмурился, усомнившись в собственном здравомыслии. Уж не повредился ли он умом во время перемещения?
Огастес внезапно вскинул голову, словно в минуту безмолвия его настигло гениальное озарение, и обернулся на подопечного. Ясно-голубой оттенок пронизывающих насквозь глаз открылся Люциусу впервые.
– Хочешь сказать, что преодолел не только пространство, но и время?
Люк с изумлением смотрел на Огастеса, совершенно не зная, что на это ответить.
Новые знания о себе не поддавались осмыслению. Они повергали в растерянность и бессилие. Приводили в упадок жизненные силы и дух.
День незаметно сменился вечерним сумраком, а вскоре и ночной мглой, удушая еще большой грустью. На чердаке стало прохладно, в открытый кровельный люк пробирался мороз. Скованный холодом, Люциус прятался в кровати под одеялом и пытался осознать обретенные способности. Даже в теории он все никак не мог постичь возможность пересекать время и пространство. Все
– Как ты умер? – внезапно поинтересовался Огастес, снуя возле телескопа.
Люк отвернулся к стене, не горя желанием обсуждать обстоятельства своей гибели. Несправедливость жизни в этом мире бросила Люциуса на произвол судьбы, сделала осиротевшего юношу вором и попрошайкой. Он вырос, не зная другой участи. Артистичностью и обаянием Люк умело лишал жертв бдительности, ловкостью рук – кошельков и драгоценностей. Но на скамье подсудимых ему вменили гораздо больше – грехи всех, кто когда-либо решался на преступление и не был пойман за руку.
– Меня казнили, – сознался Люциус спустя длительное молчание, – электричеством. – От этих слов по спине пробежала неуютная дрожь.
– Неплохо шарахнуло.
Люк возмущенно подорвался в постели.
– Я все думаю о твоем открывшемся даре, – невинно пояснил Огастес.
Люциус уставился на него пытливыми глазами. Огастес не был юн, возраст выдавали глубокие залысины и изрезанный морщинами лоб. Гости из преисподней часто предпочитали облик солидного возраста и безупречно подобранные предметы одежды. Для кого наряжался Огастес, неизвестно, он был глубоко одинок и жил в затворничестве.
В целом он вызывал у Люциуса доверие.
Закутанный в одеяло, как в плащ с капюшоном, Люк приблизился к Огастесу.
– Что ты там все время высматриваешь? – разглядывая книги на столе, как бы невзначай спросил демон.
– То, что недоступно людям, – Огастес отстранился от телескопа и с любопытством принялся наблюдать за Люциусом и его проснувшимся интересом к литературе. – Знаешь латынь?
– Немного. Изучал еще ребенком в приюте.
– Тогда в этих книгах тебе предстоит найти много интересного. Не только об этом мире.
– Должно быть, ты проштудировал их не по одному разу, – усмехнулся Люк.
– Само собой.
– Не думал о новых приобретениях? Так, для развития кругозора, – при мысли о приобретениях, в голове сам собой назрел следующий вопрос, – как далеко мы вообще от города?
– Милях в тридцати.
Разложив возведенную из книг крепость, Люциус обнаружил старинную шкатулку размером, с легкостью умещавшимся в ладонь. Он приблизил находку к глазам, изучая ажурную ковку на стенках, и бесцеремонно поддел крышку. Шкатулка отозвалась механической мелодией.
– Для чего жить на отшибе?
– Здесь звезды светят ярче, – Огастес обратил взгляд к небу. – Смотри сам, разве это не завораживает?
В ответ на призыв Люк поднял голову, и глазам его предстало изумительной красоты звездное небо. Словно алмазная пыль осыпала темную синеву ночи и украсила небесное полотно, полное торжественной тишины и меланхолии. В сердце Люциуса замер благоговейный восторг. Шкатулка в его руках все играла сказочную музыку, пронизанную жизнеутверждающим звучанием. Вместе с тем высокий звон механизма, напротив, погружал в задумчивую печаль.