Торжество долгой ночи
Шрифт:
– Что из последнего помнишь? – не собираясь потакать капризу, Грей твердой рукой раскрыл его веки и посветил фонариком в глаза, вызывая в голове еще большую резь.
Люк предпринял попытку вернуться мыслью к событиям, предшествующим этой минуте, но, к своему замешательству, обнаружил в памяти лишь пугающую пустоту. Ненавистное чувство тревоги поднялось в его душе. Казалось, будто кто-то обратил значимый отрезок жизни Люциуса Страйдера в пепел, лишь бы сохранить в тайне.
Грей все понял по безотчетному испугу на его лице и угрюмо подвел итог:
– Хорошо по голове дало.
В комнату ворвался
Отсутствие в памяти чего-то важного.
Люк начинал сначала. Подолгу смотрясь в зеркало, он намеревался уловить, что было упущено. Что о себе он не знал? Что пряталось за его внешним обаянием?
Однажды отражение ответило ему. Он заново изучал способности под руководством знающего нутра. Его отчего-то тянуло к латыни.
Собирая самого себя по кускам, Люк становился увереннее. Он вернулся в «Барнадетт». Подолгу экспериментировал со временем, заново учился заглядывать в прошлое и будущее. Заново принял решение одолеть Лоркана. Мотался во временных петлях, урывками вспоминая план, бывало, сомневался в том, что делал.
Он опирался на смутное ключевое событие, только потому что иной опоры не было. Люк верил, что часто повторяющийся образ скалистого утеса – ключ к их выживанию, и не ошибся.
Предыдущий акт он закончил сам, бросившись с Лорканом в морскую пучину. А теперь, одиноко гуляя в парке аттракционов с уже ясной памятью, жалел о том, что до неудачного прыжка во времени был определенно способен на большее. Что-то повредилось в его голове, наложило ограничения на навык, который, вероятно, прежде границ не имел.
У решений есть последствия – и не всегда поправимые.
Глава 25. Последняя схватка
Они ехали в полном молчании. Подавленность компании как-то не слишком воодушевляла Джеймса на подвиги – все надели на лица угрюмость, указывающую лишь на готовность дружно оказаться в братской могиле. Возможно, сказывалось отсутствие искры воинственного настроения, что смогла бы зажечь сердца предвкушением скорой победы, однако никому не доставало духа высечь ее.
Джеймс вел машину, поглядывая в зеркало заднего вида, и все больше погружался мрачное состояние, наблюдая за Греем, отравленным необходимостью прибегнуть к «касанию»; за Каем, в отрешенных раздумьях собиравшим пистолет выверенными, практически механическими движениями. Любопытно, откуда опыт…
Интерес угас, стоило бросить взгляд направо от себя. С выражением смертельной скуки Нина смотрела в окно, не уделяя внимания своему воздыхателю. Их поцелуй и то, как Нина встретила этот своеобразный жест примирения, оставил в душе едкий осадок и желание объясниться. Но рядом с девушкой Джеймс ощущал скованность прошлым – удивительно, как ему вообще хватило храбрости проявить себя.
–
Нина повернулась к нему, непонимающе хлопая глазами.
– Нас всего четверо против дьявола, – пояснил Джеймс.
– Однажды мы уже справились.
Он глубоко вздохнул, будто тем самым высказав недовольство собой, ведь определенно не слова тревоги рвались из него в ту минуту. Найдя мужество отринуть самообман, Джеймс вдруг произнес то, что давно держал на сердце под замком.
– Если бы я мог вернуть время назад, я бы провел эти три года с тобой. И это были бы наши лучшие три года.
Он смотрел на дорогу, трусливо избегая реакции.
– Как хорошо, что время – не твоя стезя.
Ответ вырывался из нее с такой злобной издевкой, что невольно запечатлелся в душе горькой нотой.
Смерть Горана оказалась неожиданно ощутимой, словно связующая нить, ставшая для Данте путами, оборвалась и подарила свободу.
Он не скорбел о смерти брата. Скорбь и сострадание не стали умениями, сопутствующими пробуждению Данте. Он был открыт другим, не менее искренним чувствам: жгучей обиде, щемящей жалости к себе, уязвленному самолюбию, страху.
Пробуждение Данте приняло иной характер, но вдохнуло в него жизнь.
Лоркан отреагировал на смерть Горана с несвойственной ему до этого паникой и яростью. Данте не успел уследить, как хозяин бросился из дома прочь в каком-то отталкивающем умоисступлении и исчез. Потребовалось время, чтобы набраться храбрости и последовать за ним.
Данте застал Лоркана в саду, отгородившимся ото всех у плесневелой статуи. Складывалось необыкновенное по степени глупости впечатление, что дьявол хотел найти утешения у каменной девы, и Данте отчего-то не рискнул нарушить его одиночество. Но иллюзия того, что покровитель искал в саду умиротворения, улетучилась, как только Лоркан начал громогласно взывать к мраморному изваянию на незнакомом языке. И хоть Данте охватило нешуточное беспокойство, любопытство стало сильнее.
Налетел ледяной шквал, срывая листья с кустарников. Подле Лоркана заклубился колдовской туман. Нечеловеческие возгласы дьявола заполнили собой весь сад, ветер подхватывал их зловещий отклик и разносил дальше по округе. Пространство рядом с каменной девой будто обрело форму материи и дало трещину, а из возникшей бреши вырвался ослепительно яркий свет, томившийся в небытие, как в заточении, и ждавший своего освобождения.
Все это время закованная в мраморе дева хранила разлом между мирами.
Даже находясь на расстоянии, Данте ощущал изливающуюся из трещины магию. Колючими мурашками она бежала по его щекам, спине, забиралась под кожу и стремилась достигнуть сердца. А вместе с магией из разлома струилось серебристое сияние. Лоркан звал кого-то из светящийся бездны, и бездна откликнулась. В трещине показалась фигура впечатляющего размера и чудовищных очертаний. На зов Лоркана явился рогатый урод с мечом наперевес.
Рыцарь ада.
В небе тяжело висела полная луна. Прохладная ночь окутывала свежим хвойным воздухом и звучала стрекотом букашек в траве. Спокойствие сонной природы казалось странным на фоне нарастающего внутри волнения.