Торжество на час
Шрифт:
А здесь… Придет же в голову этой девчонке — велеть разжечь камин в июле месяце! Но как уютно… Только с ней хотел бы он вот так сидеть у огня и спокойно ужинать, как простой сквайр со своей женой.
Король наклонился и налил ей в бокал бургундского. Когда Анна выпила вина, ее щеки вновь порозовели, и былая уверенность вернулась к ней. Почувствовав, что гнев Генриха прошел, она встала и посмотрела ему в глаза.
— Вы были огорчены, увидав у Уайетта мою цепочку, — сказала она, стараясь
— Ты подарила ее Уайетту, — мрачно констатировал Генрих.
Анна, взявшись за ножку бокала, поворачивала его то в одну, то в другую сторону. Генрих зачарованно смотрел на ее длинные тонкие пальцы.
— Он мой двоюродный брат, — пояснила она с улыбкой. — Вы знаете, что мы жили недалеко друг от друга. Томас и Маргарэт — наши друзья с детства. Мы все очень любили друг друга и, конечно, делали друг другу подарки.
— Детский подарок, который взрослый мужчина с восторгом носит у себя на груди, — проворчал Генрих.
Анна поняла, что должна более тщательно обдумывать свои слова.
— Я подарила Томасу Уайетту много всяких пустяковых вещиц, но этой цепочки я ему не давала.
— Я видел твою монограмму. И с каким видом он мне показывал ее… чтобы взбесить меня…
— Я вовсе не отрицаю, что это моя цепочка. Но я не дарила ему, он сам взял ее у меня однажды в Гринвиче…
— Ты хочешь сказать, еще до того, как…
У Анны была обворожительная привычка неожиданно бросить взгляд на собеседника из-под опущенных ресниц. Она стрельнула в Генриха глазами, искрящимися, как вино в бокале.
— До того, как вы заметили меня. Я сидела за вышивкой, а он подкрался и стащил цепочку у меня с пояса, чтобы… — Она хотела сказать «подразнить меня», но вдруг решилась сказать то, что трудно было произнести, но она знала, что эти слова вызовут доверие у короля, а главное, отведут угрозу от Томаса. И она добавила: — Чтобы досадить другому человеку, который мне нравился больше.
Генрих с шумом отодвинул кресло и подошел ближе, не сводя с нее горящих глаз.
— Так ты и Уайетта заставляла сходить с ума от ревности?
Анна промолчала. Она была довольна: пусть разговор о ревности примет более общий характер.
— Мужчины слишком внимательны ко мне. Так было и во Франции, — она скромно потупилась. — Что я могу поделать?
Он посмотрел на волнующий изгиб ее шеи, на нежные округлости груди в низком прямоугольном вырезе платья.
— Ничего, черт побери! — со вздохом вырвалось у него.
Король отошел к камину и сердито пнул ногой тлеющее полено. Сноп искорок взвился и погас. Генрих резко обернулся и успел заметить, что она наблюдает за ним. Он мог бы поклясться, что видел скользнувшую у нее по лицу улыбку.
— А тот,
Анна опустила голову. Все сразу померкло вокруг, стало безжизненным.
— Да, — неохотно ответила она.
— Ну, с ним-то я разделался. Он, слава Богу, далеко от тебя. В постели с этой уродиной, дочерью Шрузбери.
— Да, — вновь произнесла Анна как можно спокойнее, надеясь притворным равнодушием защитить от беды единственного своего возлюбленного.
— Но Уайетт… — Генрих принялся в волнении ходить по комнате. — Он все еще здесь, и ты сводишь его с ума своими распутными глазами. Он только и мечтает о тебе. А твоя мачеха на его стороне. Он свой человек в Хевере. Вы с ним бегали по лестницам, играли в «догонялки», а зимними вечерами он, конечно же, читал тебе свои стихи — будь они прокляты! У него не раз была возможность… Так? Говори!
Генрих Тюдор вдруг представился Анне таким жалким и уязвимым в своей ревности. Он ловил ее руки и покрывал их поцелуями.
— О, Нэн, Нэн, ты же видишь, — молил он. — И ты, и он так молоды, а я уже нет. Ты не представляешь, как это горько, когда молодость проходит, а сердце любит так горячо…
Жалея его, потому что он был откровенен с ней до предела, Анна нежно зажала ему рот ладонью, которую он целовал. Она не хотела видеть его унижения, да и прекрасно понимала, что он жаждал услышать от нее.
— Нет, у него не было возможности, — тихо сказала она.
Генрих крепко сжал ее в порыве благодарности.
— Поклянись мне. С той минуты, когда кончилась игра сегодня днем, я не нахожу себе места. Мне кажется, ты обманываешь меня.
— Я клянусь, Генри.
Он улыбнулся немного виновато, смущенный взрывом своих чувств.
— Пойми меня, любимая. Я должен быть уверен. Я король и не могу быть вторым ни в чем.
Левой рукой Анна судорожно схватилась за четки, висевшие на поясе. «Я не клятвопреступница! Он не узнал правды. Но я и не солгала ему», — успокаивала она свою совесть. Слава Богу, что он не спросил прямо об ее целомудрии.
Чтобы собраться с мыслями, она подошла к окну, где на маленьком столике стояла шкатулка. Ключиком, висевшим у нее на поясе, она открыла ее, и Генрих, стоявший сзади, увидел, что она хранит там его письма.
— Глупышка! Зачем ты хранишь их? — втайне довольный, пожурил он ее, легонько ущипнув за ухо.
Но по мере того, как она перебирала письма, его осмотрительность стала пересиливать самодовольство. Валлийская осторожность всегда оставалась при нем.
— Это не для чужих глаз, — предупредил он, вспоминая свои любовные излияния. — Лучше сожги их, детка!