Тощий Мемед
Шрифт:
— Недалеко отсюда деревня Сефила Али. А его дядья — самые смелые люди. Теперь понял? — спросил Мемед.
— Ах вот оно что!
— Сефил Али где-то задержался, — сказал Джаббар. — Сейчас придет. Наверно, где-нибудь на склоне холма сочиняет свои песни. Кто знает о чем?.. Не успеет войти в землянку, как берет саз и начинает петь. Сразу становится весело. Да, он такой. — И, повернувшись к Мемеду, добавил: — А ну-ка, Мемед, раскрой узелок, который привез старик. Поглядим, сколько денег нам прислали крестьяне деревни Вайвай.
Мемед осторожно развязал узел.
В нем
— И все это деньги! — воскликнул Джаббар,
— Конечно, деньги.
— Теперь мы богаты. Да здравствует старик! — радовался Джаббар.
— Этим не кончится. Вот увидите, он не отстанет от вас так просто. Месяца через два он опять привезет вам деньги. Отчаянный старик, — сказал Хромой Али.
— Измучились бедные, — вздохнул Мемед. — Кто знает, сколько горя причинил им Али Сафа-бей и Калайджи.
— В деньгах вы нуждаться не будете. Деревня Вайвай — это ваш утес-защитник, — добавил Хромой. — Ты понравился Кодже Осману. Даже если бы Калайджи не причинил им столько горя, он все равно принес бы тебе деньги. Уж такие это люди. Коль назвал он тебя соколом, можешь войти в его дом, зарезать ребенка на его глазах, а он и слова не скажет. Да, такие они люди.
— Пожалуй, так можно до конца дней своих быть разбойником, — пошутил Джаббар.
— Нет, Джаббар. Али Сафа-бей не будет сидеть сложа руки. Калайджи был его душой, а вы лишили его души. Он никогда вам этого не простит.
— Да, ты прав, он сделает все, чтобы напакостить нам, — согласился Мемед.
— Если сможет, — вставил Джаббар.
— Не болтай, — рассердился Мемед. — Как говорил Сефил Али, было ли так, чтобы после дня не наступил вечер?
В землянку вошел Сефил Али. В руках у него была винтовка. Он сразу направился к сазу, снял его со стены и стал настраивать. Потом запел. У него был низкий, грудной голос. Казалось, песня доносилась из глубины веков, с высоких гор, с Чукуровы, из морских глубин. Она словно впитала в себя запах морской соли, сосновой смолы и майорана… «Приди, изгони печаль из моего сердца, — пел Сефил Али. — Ты исцеляешь людей от горя…» — Сефил замолкает, саз звучит громче. «Ты исцеляешь…» — вторят ему струны саза. Сефил продолжает: «Всюду я вижу свою возлюбленную».
Пальцы застывают на струнах. Ашуг прильнул к сазу, словно спит. И вдруг он поднимает голову. Рука его взлетает над сазом. «Горы, камни, птицы», — поет Сефил Али. И кажется, что буря проносится по струнам.
Кто не знает в селеньях Сефила Али?
День я умный, а ста — мои мысли вдали,
Я как пенный поток, что спускается с гор.
Чтобы снова исчезнуть в глубинах земли.
Неожиданно Сефил Али обрывает песню и, съежившись, замирает на месте.
Мемед тоже замирает. Глаза у него горят. Он снова видит пляшущие языки пламени. Это бушует охваченная огнем Чукурова…
Очнувшись, Мемед подошел к Хромому Али и сделал ему знак: «Выйди из землянки». Хромой Али молча направился к двери. Мемед пошел за ним. Когда они вышли, Джаббар тронул Сефила
— Али, послушай меня.
— Что случилось? — спросил Сефил Али.
— Мемед вывел из землянки Хромого. Знаешь зачем?
— Догадываюсь, — улыбнулся Али.
— Мемед сошел с ума. Просто невменяемый стал. Знаешь, о чем он говорит с Хромым Али? Он просит сходить с ним в касабу.
— Уж это известно! Он всех просит, каждого встречного-поперечного. На Чичекли все знают об этом. Спроси любого, и он скажет: Мемед хочет еще разок взглянуть на свою Хатче. Он хочет повидаться с нею, хотя бы это стоило ему жизни. Даже если вся касаба будет гореть, он все равно пойдет. Все крестьяне только и говорят об этом.
— Ему, видимо, надоело жить. Я старался отговорить его, а он смотрит на меня, как на врага, — сказал Джаббар.
— Он как пьяный. Лучше его не трогать, пока сам не упадет, — посоветовал Сефил Али.
— Верно: пьяного лучше не трогать. Но ведь Мемед прекрасный, отважный человек. Нет и не будет в этих горах такого разбойника, как Мемед. Он святой.
Высоко над вершинами гор пролетела стая журавлей, предвестников зимы. Холодный северный ветер раскачивал огромные сосны. Вот-вот выпадет снег…
Мемед подвел Хромого Али к дереву.
— Садись, — сказал он и сел рядом с ним.
У Мемеда было такое злое лицо, что Хромой Али испугался. Губы у него задрожали.
— Али-ага, — начал Мемед. — Ты умный человек. Из- за тебя я стал разбойником, и ты это знаешь. Но ты не виноват. Ты хороший человек.
— Что ты, что ты, Мемед… — пролепетал Хромой.
— Да, да, Али-ага.
— Говори прямо, чего ты хочешь? — сказал Али.
Мемед на мгновение задумался. Лицо его стало серьезным.
— Завтра я пойду повидаться с Хатче, — наконец выговорил он.
Хромой растерянно переспросил:
— Что ты сказал?
— Да, завтра я пойду к Хатче, — спокойно, но твердо повторил Мемед.
— Не может быть! — сказал Хромой.
— Пойду, — повторил Мемед.
Хромой задумался.
— Это трудно. Очень трудно, — сказал он, — это значит идти на верную смерть.
— Я пойду, непременно пойду, — сказал Мемед.
Его лицо прорезали глубокие морщины.
— Я решил идти на смерть. Вот здесь, в сердце, жжет как огнем. Я должен пойти. Не могу больше ждать. Завтра на рассвете пойду в касабу…
— А если тебя схватят? — прервал его Хромой. — На тебя, Мемед, вся наша надежда, надежда крестьян всей деревни.
Мемед помрачнел.
— Всей деревни? Какой деревни? — Он с раздражением сплюнул.
— Не сердись, — спокойно сказал Али. — Не обижайся на крестьян. От страха у них сердце в пятки ушло. Душою ведь они с тобой…
— Все равно пойду, — твердо сказал Мемед.
Он поднялся и, покачиваясь, словно пьяный, побрел в горы. Северный ветер нес туда аромат сосны.
Хромой Али был встревожен. Он спустился в землянку.
— Что сказал Мемед? Говори! — набросился на него Джаббар.
— Завтра на рассвете он идет в касабу.
— Он сошел с ума! — закричал Джаббар. — Нужно связать его. Его поймают и убьют. Связать! Куда он пошел?