Тот берег
Шрифт:
– Это… мне?..
– Да, вам. Берите, берите. При случае вернёте.
– Но как же я…
Тут автобус подкатил к остановке. Старушка поправила низко сползшие очки, махнула на прощанье рукою и, как-то неожиданно легко и ловко для её преклонных лет, выскочила в дверь.
Глава 4
До окончания срока путёвки оставалось четыре дня. Но на этом полезаевский отпуск ещё не заканчивался. В общей сложности отдыхать ему было почти полторы недели. Целая уйма времени. А вот куда девать такую уйму? Что делать с ней? Тем более
Первые двое суток Полезаев пластом лежал на кровати. Ничего не ел. Никуда не выходил. И только на третий день, ближе к обеду, когда стало совсем невтерпёж от мыслей, копошащихся в голове его скопищем скользких, отвратных червей, он вскочил с кровати и кинулся на улицу, на свежий воздух.
Но лучше бы он не делал этого. Лучше бы лежал себе дома и потихоньку испускал дух. Или уж, в конце концов, петлю накинул на заметно истончившую за двое суток шею.
Поначалу всё складывалось хорошо. Можно сказать, замечательно. Огромное южное солнце ухнуло на Полезаева жаркой ослепительной глыбой, вышибив моментально из души и разума его всю эту невыносимую муть и жуть. Но, как выяснилось впоследствии, совсем ненадолго.
Сергей Тимофеевич постоял минуту-другую у своего подъезда, привыкая к яркому свету (все эти два дня провёл он в полутьме, так и не раздёрнув ни разу тяжёлых оконных штор), затем обвёл прищуренным взглядом двор, привычно занятый своей мелкой, незначительной жизнью, и направился к щербатой, слегка скособоченной арке из красного кирпича, прямиком выходящей на улицу имени 4-го Съезда работников пищевой промышленности (в просторечии Шамовку) – главную улицу микрорайона. Куда потом повернутся стопы его, он ещё точно не знал. Да это и не имело сейчас особенно важного значения. Не всё ли равно? Лишь бы идти, лишь бы не оставаться дома, в тяжко давящих стенах. Лишь бы сбежать от… А от кого, собственно? От себя?.. И от себя тоже. Хотя возможно ли это вообще?..
«А может, напрасно я так? – думал он, шагая по яркой, пёстрой от людей Шамовке. – Может, ничего страшного и не стряслось? Жизнь продолжается. Солнце светит. Птицы поют. Люди вон снуют себе, суетятся. Мороженое покупают, газировку из автоматов пьют… И тротуар, похоже, недавно поливали – блестит весь, как будто стёклышко… А воздух-то, воздух какой!.. Нет, зря я, наверно, так…»
Но судьба-злодейка, похоже, считала, что не зря. И не приминула напомнить об этом своей незадачливой жертве.
Сергей Тимофеевич, у которого двое суток не было во рту и маковой росинки, надумал перекусить в одном из летних кафе, разросшихся повсюду за последнее время, как дождевые грибы. Названия у него, по всей видимости, не было (впрочем, оно, возможно, и существовало, но Полезаев никакой вывески не заметил), а обслуживали, как показалось ему, совсем недурственно для уличного заведения. Синие пластмассовые столики под тенистыми зонтами, окружённые четвёрками таких же по цвету, обтекаемой формы стульев, приятно ласкали взор неожиданной чистотою. И на каждом, что особенно подкупило Полезаева, красовалась голубая салфетница (весьма изящная, из той же пластмассы)
Едва Сергей Тимофеевич пристроился за крайним столиком, откуда-то выскочил шустрый, молодцеватый официант – чистенький, в белой рубахе, с бабочкой – тотчас же принял заказ и побежал исполнять. А заказал Полезаев, кроме желанных мантов, ещё грибной салат, чашечку турецкого кофе и одно бисквитное пирожное с кремом.
«А ведь всё не так уж и плохо!» – подумал Сергей Тимофеевич, не подозревая, что через какое-то несчастное мгновение от этой благостной мысли не останется и малейшего следа.
И буквально тотчас же его словно ударило обухом…
В кафе входила… она!.. Господи! Как она могла здесь оказаться? Ей же в данный момент положено находиться там, в «Чайке»!.. Она была в том самом голубом платье. И зелёные камушки глаз её весело поблёскивали, словно только что омытые свежей морскою влагой…
А рядом с Лиличкой… Нет, такого Полезаев не мог представить даже в самом кошмарнейшем из снов!.. Тот самый урод с переломанным носом, из-за которого всё и стряслось…
Полезаеву показалось, что мир вместе со временем его и пространством вдруг разлетелся вдребезги. Он почувствовал, что сейчас умрёт. Его трясло. И воздуха в груди катастрофически не хватало.
Боясь оказаться замеченным, Сергей Тимофеевич собрал последние силы и отвернулся, с трудом овладев неповоротливой головою. Но Лиличка и этот мерзавец были слишком увлечены собой, чтобы удостоить кого-нибудь своим вниманием. Заняв свободный столик в дальнем углу кафе, они тут же принялись о чём-то оживлённо беседовать.
Полезаев не видел, что манты давно уже поданы и лежат перед ним, истекая дурманящим соком. Глаза его застилало лиловым туманом, а сердце грохотало, как полковой барабан.
«За что?! – вопило всё его существо. – Нельзя же так с человеком! Как же так?..»
Он порывался встать, подойти к ним, высказать Лиличке всё, что скопилось в страдающей душе, а этого негодяя взять за импортный галстук и в кровь избить ему красную, самодовольно ухмыляющуюся рожу… Но он прекрасно понимал, что никогда не отважится сделать такое. И потому бессильная ярость ещё пуще палила огнём нутро его, угрожая выжечь всё, что там есть, без остатка, до самой последней живинки.
Не в силах терпеть более, Сергей Тимофеевич вскочил, опрокинув лёгкий, почти невесомый стул, и кинулся бежать, наталкиваясь на прохожих, не слыша позади отчаянных воплей разъярённого официанта.
Остановился Полезаев лишь тогда, когда ноги отказались нести его смертельно усталое, содрогающееся в странных конвульсиях тело. Он притулился боком к какой-то стене, закрыл глаза и бессильно обмяк, не понимая, жив он ещё или умер и где находится душа его – на земле ещё или уже где-то далече… И не ангелы ли это Божьи, шелестя над ним белоснежными крылами, зовут его к себе…
– Эй, очнись! – откуда-то издали, не то с неба, не то из-под земли, воззвал к нему чей-то голос. – Тебе говорят, мужик! Ты что, помирать надумал?