Тот, кто держит за руку
Шрифт:
Эй, люди, я кажется угодила в кроличью нору! — раздается из тумана голос моей невидимки-дочери. Она смеется над собственным каламбуром, и смех этот стелется над землей, подобно поземке… — Кто-то должен прийти и помочь мне. Ой, надеюсь, я не подвернула ногу!
Ты разрушила домик несчастного кролика? — вторит ей Марк, не выпуская моей руки. — Это не очень мило с твоей стороны.
Я вообще не милая, разве ты не заметил? — И уже плаксивым голосом: — Мама, вели ему прийти и помочь мне!
Я пожимаю плечами, мол, да, кажется, она действительно
Подожди меня здесь, ладно? Я найду тебя через секунду, — и быстро уходит в туман.
Я слегка поеживаюсь от сырости, но блаженное умиротворение так и льнет ко мне, словно льняная сорочка, так что я игнорирую это маленькое сырое неудобство. А потом я слышу голос, который зовет меня:
Ханна! Ханна, где ты? Я, кажется, заблудился.
Мама, где ты?
Закрываю глаза и вслушиваюсь:
Ханна, нам нужен ориентир!
Зажмуриваю глаза еще плотнее:
Ханна, подай, пожалуйста, голос!
Не может быть… Не может быть… Не может быть…
Распахиваю глаза, различая расплывчатую фигуру, приближающуюся ко мне, и мучительно выдыхаю:
Это был ты. Это был твой голос! Я сейчас узнала его.
Прослеживаю стремительную смену выражений на лице подошедшего мужчины: недоумение, догадка и следом — неловкость с ноткой виноватой покорности.
Трясу головой, чтобы хоть как-то уместить в ней всю ошеломляющую невероятность данной догадки.
Мой Голос, Голос, который я поначалу считала принадлежащим Маттиасу, а потом и вовсе уверилась в его выдуманности, тот самый Голос все это время принадлежал Марку. Парню с серо-голубыми глазами, в которого я, что уж обманывать самое себя, с некоторых пор абсолютно неуместно влюблена! Не знаю, как такое вообще возможно, но отрицать очевидное больше нельзя: я вышла из комы влюбленной в этого странного парня с ямочкой на подбородке… Я была нетерпима к нему поначалу, лишь потому что ревновала к собственной дочери, и едва его чувства стали более понятными для меня, как я… потянулась к нему, словно иссушенный засухой цветок. Я любила его — я хотела его! Я хотела нас… Но почему он хотел меня? Я с ним даже не была прежде знакома.
Ханна, позволь мне все объяснить, — его голос звучит как… как из тумана. Именно так я его и ощущаю. — Не замыкайся в себе, ладно? Не придумывай то, чего нет. Ханна, Ханна…
Закрываю глаза и наслаждаюсь последними мгновениями своего туманно-безумного счастья… Мое имя в его устах звучит почти как симфония.
Глава 25.
«Не сейчас, Марк, — завтра», сказала ему вчера, когда секрет моего таинственного Голоса раскрылся мне в утреннем — как же там Марк назвал его? — поземном тумане. Да, кажется, так… Голос в тумане. Я несколько раз пробую это словосочетание на вкус, перекатывая его во рту, словно конфету, — звучит забавно. Как название какого-нибудь триллера или ужастика из репертуара Стивена Кинга.
Моя жизнь превратилась в ужастик? Вполне возможно, что так оно и есть: иначе
«Дай мне время осознать это. Дай время подумать».
И я думаю вот уже сутки, сутки как думаю и сопоставляю: например, я понимаю теперь — пусть это и звучит невероятно — почему порой мне кажется, что я знаю о Марке такие вещи, знать которые я просто физически не могла бы, или испытываю в его присутствии такие чувства, наличие которых претит любым рациональным доводам рассудка. И я понимаю теперь, что неким иррациональным, почти сверхъестественным образом я помню все его разговоры, ведомые им со мной в коме: я помню, какой кофе он предпочитает и что, наоборот, вызывает у него отторжение: например, японские суши (его от одного вида оных уже «чуток подташнивает»), еще я знаю, что у него конфликт с родителями и страсть к собиранию марок… Не могла же я просто взять и все это себе напридумывать?
Звонок в дверь выхватывает меня из собственных мыслей, и сердце тут же срывается на бешеный перестук. Невесомо ступая, подхожу и прикладываю ладони к дверям — я точно знаю, кто за ними стоит.
Ханна, я знаю, что ты дома. Открой, пожалуйста! — голос Марка. — Я должен многое тебе объяснить.
«Должен» — это правильное слово. Он должен мне объяснить — я должна выслушать… Только страшно. Так страшно, что легче трусливо спрятаться, забившись в самый темный угол… Только не существует такого угла, который укрыл бы нас от собственных мыслей! Я щелкаю замком.
Ханна, — на выдохе произносит Марк, заслоняя дверной проем. — Спасибо, что открыла мне.
У меня был выбор?
Выбор есть всегда, — одаривает он меня невеселой, полной тревоги улыбкой.
Банальная фраза.
Ты права.
Прохожу к дивану — мой гость следует за мной. Мы стоим, не решаясь поднять друг на друга глаза… Наконец Марк произносит:
Прости, что не сказал тебе сразу… Ты бы просто не поняла.
Я и сейчас не понимаю, — парирую жестче, чем собиралась. — Все то время, что я пела дифирамбы Маттиасу, считая его своим таинственным Голосом, вы с Мелиссой все знали и позволяли мне пребывать в неведении. А потом и вовсе допустили мне считать себя безумной фантазеркой, придумавшей некий эфемерный образ, идеал, фикцию… Тебе следовало сразу признаться мне, — укоряю я Марка в сердцах. — Это уберегло бы нас от многих недоразумений.
Тот выглядит виноватым, и это мне нравится. Разве я одна должна претерпевать все эти адовы муки?
Считаешь, скажи я тебе тогда после пробуждения «Ханна, это не Маттиас, а я был твоим таинственным собеседником», ты бы послушалась меня? — вскидывает он на меня свои серо-голубые глаза. — Думаешь, не обозвала бы меня лжецом и пронырой, неизвестно откуда взявшимся недотепой? Думаешь, мы бы сразу сдружились и все у нас было бы лучше некуда? — жестко сжатые губы углубляют ямочку на его подбородке.
Я сникаю, признавая правоту его слов. Я бы ни за что не поверила ему тогда… Он видит, как опускаются мои плечи и его выражение лица смягчается: