Тот, кто хотел увидеть море
Шрифт:
— Да, но он что-то не торопится.
Соседи встали. Казалось, все чувствовали какую-то неловкость.
Помолчали.
Отец побрел дальше, так же медленно. Может быть, даже еще медленнее. Теперь матери видно было его лицо, затененное полями шляпы.
Соседи пошли ему навстречу; увидев их, он чуть ускорил шаг.
— Так мы пойдем, — сказал Дюреле при приближении отца.
— И я тоже, — сказал Робен.
Отец подошел, поздоровался и, видя, что они собираются уходить,
— Люди как обезумели, как обезумели… Все, все бегут…
— Что касается меня, я остаюсь, — сказал Робен.
— Ей-богу, просто не знаешь, что делать, — вздохнула госпожа Дюреле.
— Все как обезумели, — повторил отец, — прямо как обезумели…
Мать не сказала ничего. Она хотела заглянуть ему в глаза, но он отвернулся. Она уже не слушала, что говорят. Только повторяла, повторяла вслух:
— Чего он не скажет… Чего не скажет, что они тоже уезжают… Если они захватят с собой Жюльена…
И вдруг ее обожгла мысль, жестокая, как удар бича: «Они уехали… уже уехали…»
Она повторяла одно и то же, смотря в упор на профиль мужа, соседи что-то говорили, но она даже не слышала их слов. Теперь они уходили, шли к калитке.
Уже замерли их голоса, шум шагов на дорожке.
— Ну? — почти крикнула мать.
Отец все еще не поднял на нее глаз. Он как-то мялся, затем неопределенно развел руками и, сгорбившись, медленно побрел к дому. Он поднялся на несколько ступенек. Мать шла за ним. Она чувствовала у себя за спиной Жюльена.
В кухне прохладно и темно, потому что штора на двери спущена и ставни на окнах почти закрыты.
Мертвая тишина. Мать слышит, как стучит кровь у нее в висках. Руки ее машинально подтягивают сползший бандаж, грыжа так болит, словно живот рвут клещами.
— Ну? — повторила она.
Отец развел руками, и они бессильно упали вдоль тела.
— Я же сказал: обезумели, все обезумели.
Мать подошла ближе.
— Если я правильно тебя поняла, они уехали. Ты это имеешь в виду?
— Но ведь не они одни.
Тогда мать громко крикнула:
— На других мне наплевать. Другие не обещали взять с собой Жюльена. Обещал Поль. Мне он, может быть, никто, но тебе они все-таки оба сыновья. Только Поль это всегда забывает.
Отец был подавлен… Мать колебалась, но потом все же сказала:
— А может, наоборот… он хорошо это помнит, но он дальновиден.
Отец сразу выпрямился. Лицо его сморщилось, в глазах — угроза. Сжав кулаки, он делает шаг к матери:
— Ты на что намекаешь, а? Говори. Говори прямо.
— Я знаю одно: твоя невестка обещала мне захватить Жюльена, а они уехали, не сказав нам ни слова.
Мать говорила не громко. Но гнев ее все возрастал. Тут вмешался Жюльен.
— Не надо
Отец повернулся к Жюльену.
— Видишь! — крикнул он матери. — Теперь ты видишь, где зараза сидит.
Он перевел взгляд с матери на Жюльена. На какое-то время наступило молчание. Потом отец спросил:
— Что они вам сделали? Что они вам сделали, чем так вооружили против себя? Мне кажется, они оставили вас в покое, да. Не очень надоедают своими визитами!
Мать усмехнулась.
— Да, на то, что они тебя часто навещают, пожаловаться нельзя… Ты можешь тут подохнуть…
— Не преувеличивай. Ты никогда их не просила…
Отец остановился. Мать не стала дожидаться, что он скажет еще.
— Да, до сих пор я ни о чем не просила, и, уверяю тебя, в тот вечер мне стоило большого труда пойти к ним… Но теперь я научена. И знаю, чего можно от них ждать.
Отец направился к двери… шаг, еще шаг… и, уже подняв штору, он обернулся и сказал:
— А потом, еще не известно, может, они уехали не так, как другие. Я не знаю, может, они где-нибудь поблизости.
Мать расхохоталась. От смеха у нее трясся живот, ей было больно, но она все же хохотала и говорила, захлебываясь смехом:
— Ну конечно, они поехали на рыбную ловлю или за улитками. Они заедут за Жюльеном, а нам привезут свой улов. Дожидайся, приедут и улов привезут, да!
Резким движением отец отодвинул штору и вышел, крикнув:
— Уши вянут от ваших дурацких разговоров… Оставите вы меня когда-нибудь в покое?
С этими словами, прозвучавшими так неуместно в их кухоньке, он опустил штору, в складках которой, вздувшихся на минуту от ветра, смешались свет и тени сада. Ступеньки скрипнули под ногами отца, обручальное кольцо звякнуло о чугунные перила, потом опять стало тихо. Жюльен повернулся к матери, которая с той минуты, как ушел отец, не спускала глаз с сына. Она тяжело вздохнула, подошла, положила руки ему на плечи и встала на цыпочки, чтобы поцеловать его. Жюльен пригнулся.
— Ну чего ты, мама, зря паникуешь.
Мать опустила голову. Она старалась сдержаться, но горе ее вдруг прорвалось наружу. Она прижалась головой к груди Жюльена и заплакала, давясь рыданиями.
— Тебе надо уехать, — повторяла она. — Надо… Ты бы сходил к товарищам, узнал, как они, я бы сшила тебе мешок, и ты уехал бы с ними. Это лучше, чем одному… Я буду меньше беспокоиться… Может быть, они уезжают с родителями… Не у всех такие старые родители, как у тебя… Бедный ты мой взрослый сын… Бедный ты мой взрослый сын.