Тот, кто хотел увидеть море
Шрифт:
Несколько раз она оглядывалась на них. Они улыбались. Обменивались многозначительными взглядами. Это было похоже на игру «жарко, холодно».
— Я не нашла, — сказала она, окончив обход.
— Во всяком случае здесь «холодно», — заметил Жюльен.
Отец рассмеялся. Мать тоже улыбнулась, потом, сразу став серьезной, спросила:
— По-вашему, сейчас подходящее время для шуток?
— Конечно, нет, — сказал отец, — но теперь пусть приходят, в этом отношении мы спокойны, они ничего не найдут.
— Ну так скажите, наконец,
— Ты прошла в десяти сантиметрах, — сказал Жюльен.
Он указал на кучу дров.
— Вот тут под дровами мы вырыли ямку. Если они переложат дрова, никому не покажется подозрительным, что под ними земля немного другая, чем в остальном сарае.
— Идем, идем, — сказал отец, потирая руки. — Незачем здесь застревать.
Они вышли в сад. Жюльен впереди, за ним отец, затем, последней, мать. Она смотрела на сутулую спину отца, на его морщинистую шею и седые волосы, торчащие из-под каскетки. Лица она не видела, но была уверена, что черты его уже разгладились и на губах играет, можно сказать, довольная улыбка. И чем больше она об этом думала, тем больше раздражалась. Мысленно она видела шкатулку и то, что в ней. Она убеждала себя, что, спрятав деньги, они поступили правильно, но радость отца сердила ее.
Когда они были уже у дома, он сел на скамейку; она сделала над собой усилие, чтобы не подойти к нему, и сразу же направилась к крольчатнику. Не успела она отворить дверцу, как услышала голос отца, говорившего Жюльену:
— Ну, теперь остается только ждать. И надеяться, что они не подожгут дом.
Мать поставила корзинку с травой на землю и быстро вернулась обратно.
— Припрятал свои денежки, а до остального и дела нет, — набросилась она на отца. — Только о своей кубышке и думаешь.
Отец сперва растерялся. Посмотрел на мать. Улыбка, все еще игравшая на его губах, постепенно сошла, и лицо помрачнело.
— Что ты еще выдумала!
— Тебе деньги дороже сына! Откуда ты знаешь, что они с молодыми делать намерены?
Отец на минутку замялся. Казалось, он ищет, что сказать, но, по-видимому, не зная, что ответить, он вспылил и напустился на мать:
— Не зли меня, слышишь, не зли, говорю. Чего тебе от меня надо? Ну скажи, что мне делать? Скажи, я сделаю!
Теперь уже мать не знала, что ответить. Жюльен, который пошел было к дому, вернулся и сказал:
— Незачем вам цапаться из-за меня.
Мать не слушала его. Обернувшись к отцу, она крикнула:
— Тогда вечером я, а не ты, пошла к Полю, чтобы узнать, уезжают они или нет…
— Теперь ты знаешь — не уезжают.
— Ничего еще не известно. За это время они могли и передумать. Ты хоть о чем-нибудь позаботился?
В эту минуту скрипнула калитка, и Жюльен пошел к калитке.
— Это господин Дюреле с женой и господин Робен! — крикнул он.
— Ты мог бы забежать к ним. В конце концов он не мне, а тебе сын, — быстро закончила мать, чтобы до прихода соседей успеть все ему выложить.
— Без
Мать пожала плечами. Она чувствовала, что злость душит ее, болью отдается в животе, в грыже, которую плохо поддерживал сползший бандаж. Словно стремясь сдержать боль, она схватилась обеими руками за живот. Лицо ее судорожно подергивалось. Она понизила голос — уже приближались соседи.
— Знаешь ведь, что он не пойдет. Он их ни о чем не попросит, слышишь! Ни о чем, ни за что на свете!
27
Отец встал. Соседи были в саду; когда они подошли к Жюльену, отец вдруг повернул к дому.
— Ладно, сниму фартук и схожу туда, — сказал он, стиснув зубы.
Он поднялся на три ступеньки, остановился, покачал головой и снова стал подниматься, ворча сквозь зубы:
— Я пойду. Но ты, голубушка, совсем спятила, да, совсем спятила.
Отец не возвращался больше двух часов. Сначала мать поговорила с соседями, затем, оставив их с Жюльеном, пошла к кроликам. Потом опять вернулась. Ей не сиделось на месте. Долгое отсутствие мужа беспокоило ее. Она поминутно вставала, доходила до калитки, смотрела на улицу, возвращалась, спрашивала Робена, который час, опять уходила.
— Не надо так волноваться, — сказала госпожа Дюреле, — мы ведь ничего не знаем. Никто ничего толком не знает. Даже по радио и то за день сообщают самые противоречивые сведения, а то, что люди рассказывают, так это в конце концов непроверенные слухи. Только и всего.
— А исходят эти слухи по большей части от пятой колонны, — прибавил Дюреле. — Эти люди подкуплены немцами и распространяют ложные слухи, чтобы вызвать панику.
Робен усмехнулся.
— Чему вы смеетесь? — спросила госпожа Дюреле.
— Удивительно, сколько денег боши в окно выбрасывают.
— Не понимаю.
— Боже мой, если они платят людям, чтобы те сеяли панику, значит, у них денег куры не клюют. По-моему, у нас паникеров и без того хватает.
Он махнул рукой в сторону Солеварной улицы. В воздухе стоял гул от моторов, сквозь который прорывались гудки машин, какие-то крики.
Соседи поговорили еще немного. Насчет шпионов и других вражеских агентов они держались разного мнения, но у матери создалось такое впечатление, что все слишком устали и не отстаивают свои взгляды всерьез.
Наконец вернулся отец. Мать ждала его у крыльца. Он шел тем же спокойным размеренным шагом, каким вечером обходил сад, перед тем как запереть калитку и сарай. Только он был без своего обычного фартука с большим нагрудным карманом и не знал, куда деть руки. Он шел опустив голову, и, хотя мать не видела его глаз, она поняла, что он следит за ней взглядом.
Дойдя до парника, он остановился, будто рассматривая рассаду. Мать чуть дышала.
— Пришел ваш муж? — спросила госпожа Дюреле.