Тот, кто стоит за спиной
Шрифт:
Нет, только в условиях сырой комаровской дачи, на сугубо нелегальном положении, можно было пересидеть эти трудные времена, пока «компетентные органы» только раскачивались и ждали от всяческих «светил» результатов научной экспертизы предложенного Солнцевым рентгеновского лазера. Увы, нужно было скрываться!
«Как Ленин в Разливе?» — шепотом спросил тогда физик, возбужденный быстрой ездой и грифом строжайшей секретности, который накладывал на его светлое чело суровый спаситель своими колдовскими речами.
«Как Борман в Аргентине!» — ответил так же шепотом спаситель.
Физик был тогда очень возбужден: он верил этому человеку
И потянулись недели ожидания результатов экспертной оценки, переросшие в месяцы.
Спаситель приезжал к нему на короткое время, привозил продукты и кое-что из выпивки. А физик тем временем худел, скучнел и постепенно терял интерес не только к своему лазеру, но и к жизни. Словно изнутри его точил огромный и жадный червь, выедая всякую волю и любое желание…
— Кто вы? — вяло спросил физик и бросил отрешенный взгляд на стол, где из открытой консервной банки выглядывал оливковый и мускулистый, как Мистер Вселенная, таракан. — Вы за мной?
— Да. Час настал! — торжественно сказал гость и сделал вкрадчивый и одновременно торжественный шаг к столу, за которым, положив подбородок на руки и понимающе глядя на самодовольного таракана, сидел заброшенный и пропахший безвременьем физик.
— А вы не русский человек, — равнодушно сказал физик.
— Это почему еще? — насторожился гость, по-крысиному улыбаясь.
— У нас с вами отрицательная комплементарность. От вас так и веет буржуазным благополучием… — физик криво усмехнулся. — Знаете, если бы я не был теперь болен, я бы вам, пожалуй, дал в вашу наглую рожу. От души бы приложился!
— Это за что?! — гость опешил. В голове у него подул свежий апрельский ветерок, который моментально смешал все карты, или, если угодно, словно карточный дом, развалил блестящий план действий, разработанный «наглой рожей» по дороге сюда. — Вы не в себе!
— Да нет, пока в себе, — тихо ответил Солнцев, все так же наблюдая за тараканом, резвившимся среди сухих крошек белого хлеба. — Ох и дал бы я вам, ох и мызнул бы! За все хорошее приложился бы по вашей сытой физиономии…
— Что вы себе позволяете?! — зашипел гость. — Как вы смеете!
— Ну что ты пришел? — физик с трудом перевел на гостя свой затуманенный взор. — Убить меня? Убить… Вот все вы, толстозадые, одинаковы. На весь мир вопите о своей помощи слабым и обездоленным, охаете да ахаете, если где-то обижают демократию: не живых людей, а вашу сраную демократию, ради которой вы этих самых людей и давите… Утром спасаете, чтобы ночью перерезать глотку… Нет, конечно, не ножом, а нежно так, бескровно — санкциями да блокадами. Ну что молчишь? А я ведь тебя знаю!
— Очень интересно!
Гость стоял в двух шагах от стола, не решаясь подойти к физику ближе, и самым натуральным образом дрожал. Он понимал, что слова физика — бред, безумие, что надо скорей делать дело и уходить. Но он боялся этого безумца.
— И Кто же я?
— Ты? Ехидна, крыса… Выбирай, что тебе ближе. Вот ты и говоришь вроде по-русски, а не то: веет от тебя… душком. Я ведь, как баба-яга, дух человечий за версту чую. Так вот: у тебя духа-то совсем нет. Так, душок один. Ну что, палач, топор у тебя
Пришелец попятился к двери и остановился на безопасном расстоянии от безумца.
Теперь они стояли друг против друга. Физик устало улыбался; в тусклых глазах его даже вспыхнули слабенькие огоньки, отдаленно напомнившие прежний огонь, благородно пылавший когда-то в топке его бессмертной души.
— Как вы сообразительны. А ведь на первый взгляд — обыкновенный безумец, свихнувшийся на красных митингах где-нибудь у «стены плача», — гость хищно улыбался, нащупав у себя за поясом на спине спасительную рукоятку.
— Я долго не мог понять, почему все вы, добропорядочные и терпимые, сытые и законопослушные, так ненавидите нас, вечно голодных и нетерпимых, иррациональных и непредсказуемых… Но теперь я знаю. Даже если мы станем такими же богатыми и законопослушными, вы все равно будете люто ненавидеть нас. Дело тут не в образе жизни, мышления и даже не в нравственных ценностях… Все дело в истине, да, в истине! Вы ведь уже сотни лет воюете не с нами, а с истиной. Не золото и нефть наши нужны вам, не дешевая рабсила и даже не интеллект — вы пришли сюда воевать истину! Ты думаешь, можно победить истину? Даже если она голодна и не имеет крова, даже если ее оболгали и ошельмовали целые поколения ваших самодовольных пророков?
— Что ты несешь, идиот? Какая истина?! Что ты, жалкая личинка, можешь знать об истине?
Плотно сжав губы, гость вырвал сзади из-за пояса ствол с длинным набалдашником глушителя.
— Когда я создавал свой лазер, я думал об этом нашем с вами вооруженном нейтралитете, о противостоянии вас — цивилизованных, и нас — пещерных. Думал, и сердце мое наполнялось предчувствием грядущего торжества. Мне хотелось посмотреть на ваши вытянутые лица в момент предъявления вам этой моей игрушки. Только один краткий миг смятения и страха в глазах сытого, уверенного в себе зверя! Этого мне было бы достаточно… Но теперь до меня дошло: все это ерунда, мальчишество. Просто во мне жила обида: я видел, как меня обворовывают и при этом вежливо улыбаются, как, оскалившись, смеются над тем, что для меня свято, и выбрасывают на помойку то, что я храню в сердце. И еще я понял: мой лазер — обыкновенный большевизм, адская машина… Зачем защищать истину, если она непобедима? Скажи мне, зверь, разве можно победить истину?
— У меня нет теперь времени дискутировать с вами, уважаемое ничто. Ибо вы уже несколько минут как ничто. Сделать вас, господин ничтожество, куском остывающей плоти для меня уже не проблема и не вопрос, а лишь легкое движение указательного пальца! Вот и вся цена вашей философии!
— Верно, так даже лучше… Я воевал с ветряными мельницами… Здесь, на этой части суши, мне уже больше нечего делать. Нечего, потому что истина не нуждается в моей защите. Увы, мой палач, истина неуязвима! Видишь, мне не страшно. Я не боюсь смерти тела… — физик спокойно повернулся спиной к гостю и подошел к окну. — А лазер мой без меня — всего лишь игрушка. На бумаге я оставил только его половину; вторая половина — вот тут, — он постучал пальцем себя по темени, — в этой коробочке. Хочешь посмотреть, что там? На! — и Солнцев наклонил голову, ожидая выстрела.