Тот, кто утопил мир
Шрифт:
В длинных министерских коридорах было тихо. В кабинетах невидимые руки зажгли жаровни и расставили свежие чернила по столам. Собственный кабинет Баосяна располагался в том же здании, что и кабинет Министра, через несколько дверей по коридору. Он погрузился в работу. Она текла убаюкивающе: числа, суммы, щелканье абака и шорох кисти…
Баосян понял, что задремал, только когда его вырвал из дремы тот самый звук. Он резко выпрямился, даже зубы клацнули. Хотя этот звук снился ему и нарушал сон по сто раз за ночь, после пробуждения Баосян никогда не мог его вспомнить. В памяти оставался только страх такой силы, что Баосян просыпался, весь дрожа, с пересохшим ртом.
—
Баосян уставился на нее, взбешенный тем, что посторонний человек стал свидетелем его слабости.
— Я напугал тебя? — нашелся он наконец. — Как, однако, город отличается от провинции! Здесь, похоже, считают, что принца должны волновать чувства служанок.
Лучший способ прийти в себя — изобразить что-нибудь этакое. К его облегчению, колотящееся сердце постепенно успокаивалось. Кисть он сжимал такой мертвой хваткой, что руку свело судорогой.
— Принц Хэнани испугал свою недостойную служанку, и та осмелилась забыть, что он Принц, — жизнерадостно откликнулась девушка, и он запоздало узнал в ней ту веселую веснушчатую служанку, с которой встретился на экзамене. — Тысяча извинений за то, что разбудила высокочтимого Принца, по ошибке принятого за трудолюбивого чиновника из Министерства доходов!
Возмутительное нахальство. Она посмела помешать его работе, обвинила его в том, что он испугал ее, извинилась без малейшего уважения… Девушка поставила поднос на стол и наклонилась поднять упавшую пиалку. Ткань форменного платья с розовой отделкой натянулась на бедрах, когда служанка присела на колени, и собралась складками в изгибе талии. Когда она заправила волосы за крохотное ухо, Баосян поймал себя на том, что залюбовался девичьим профилем. Она как раз из тех игривых девушек, каких он обыкновенно предпочитает… Но эта мысль только заставила его ощутить себя больным от изнеможения.
— Я не просил чаю, — кратко заметил он.
Девушка выпрямилась, держа пиалку в руках. У нее от улыбки не только ямочки на щеках появлялись — все лицо делалось смешным и кругленьким.
— Простите меня, высокочтимый Принц. Было похоже, что чай вам не помешает.
У других служанок нет таких широких скул. Она откуда-то с северо-востока. Может быть, из Корё.
— Я принесу вам чистую пиалу, — мягко сказала девушка и исчезла.
За кабинетной дверью воцарилась привычная суета. Засновали по коридору чиновники, слуги, курьеры. Перевалило за полдень. Когда Баосян допивал седьмой чайник чая, раздался голос:
— О, усердие молодости!
Баосян поднял голову и встретился глазами с благожелательным взглядом Министра. Мантия у того была мятая, словно он спал, не раздеваясь, отчего Баосяну стало немножко неловко за старика.
— И молодое зрение тоже! Цените его, пока оно у вас есть. Уже и не помню, как оно — когда не надо водить носом по строчкам.
Он взгромоздил на стол стопку учетных книг. Для экономии места они были помечены иероглифами, не монгольской вязью. Баосян узнал сводные учетные книги, которые из соображений безопасности Министр всегда просматривал сам.
— Оторвитесь от бумажек. Я знаю, вам не составит труда довести отчет до ума. А мне нужны ваши молодые силы — помочь донести эту стопку.
После паузы Баосян произнес:
— Министр, возможно, первый человек, предположивший, что у меня вообще есть какие-то силы.
Он не сразу осознал, что это было не завуалированное оскорбление, и почувствовал себя странно уязвимым. Словно надел
— У ученых мужей своя сила, — сказал Министр. — Вам доводилось быть наставником у молодых воинов? Заставлять их зубрить более часа? Как они жалуются и хнычут! Для них это — как для нас с вами угодить в битву, даже тяжелее. — Его глаза сверкнули. — Я уверен, вы поднаторели в таскании книг, рука не отвалится. Пойдемте, я должен присутствовать на аудиенции Великого Хана с министрами. Если выйдем сейчас, как раз хватит времени немножко прогуляться. — На усатом лице появилось заговорщическое выражение. — Идеальное время для свежих орехов с хурмой. Вы в Ханбалыке недавно. Уже пробовали местную хурму? Обязательно попробуйте!
Вот так Баосян и потащился за Министром на Рынок бараньей головы, расположенный в восточной части города, что совсем не по пути в Императорский Город: в одной руке он нес зонтик от солнца, на сгибе локтя другой — чудовищно тяжелую («Только не растеряй их!») кипу книг. Безоблачное небо выцвело до белизны. Словно солнце светит сквозь незримую вуаль, теряя цвет. Баосяну такое небо теперь казалось северным.
Рынок бурлил под слепящим белым солнцем. Помимо домашнего скота, которому рынок, собственно, был обязан своим названием, тут продавались книги, предметы культа, всякие мелочи, фрукты для еды и фрукты для подношения духам предков, непристойные картинки, певчие птицы в плетеных клетках, сушеные резные тыквы, предназначенные для того, чтобы держать в них сверчков, бойцовские петухи, крохотные деревца и камешки причудливой формы для украшения садов. Вонь звериных рядов смешивалась с куда более притягательными ароматами: пахло жареными каштанами, булочками на пару, лепешками, всяческой снедью.
Министр метался от прилавка к прилавку. Его энтузиазм смущал не меньше, чем мятая мантия. Баосян, защищенный от рыночной толкотни полями зонтика, наблюдал за ним с благоразумного расстояния. Сердце вдруг кольнула утрата: в нем так давно погасла искра радостного интереса к новизне и красоте, что он даже не мог вспомнить это ощущение — помнил только, что оно было и ушло.
Министр сунул ему под нос какую-то палочку, унизанную коричневыми шариками, и воскликнул:
— Лакомство из моего родного города! Жареный куриный ливер. Ах, тут можно найти буквально все!
Министр ел прямо на ходу, точно крестьянин. Прозрачный жир стекал по усам. Потом он остановился и неожиданно ткнул палочку Баосяну чуть ли не в лицо — тот даже отшатнулся.
— Такая вкуснятина! Попробуйте.
— Я не…
— Попробуйте! — Министр расплылся в глуповатой улыбке.
Руки у Баосяна были заняты зонтиком и книгами. Он неохотно наклонил голову и зубами снял кусочек печенки со шпажки. Сделал вид, будто в восторге. Но на деле лакомство показалось ему таким же безвкусным, как и все, что он ел в последнее время.
Министр не сводил с него глаз. И вдруг сказал:
— Что бы там ни думали люди, вы — одаренный юноша. Вы далеко пойдете.
Баосян застыл, похолодев: его раскрыли?
— Незачем так удивляться, — продолжал Министр. — Я знаю, куда вы метите.
Министр, может, и строил из себя простака, но будь он и впрямь глуп, не дожил бы до этой должности. Разумеется, он внимательно изучает тех, кто появляется в его окружении, преследуя собственные цели. «Глупец, — обругал себя Баосян. — Кто здесь глупец, так это ты».