Тот, кто знает. Книга вторая. Перекресток
Шрифт:
– А как Люся? Ты ничего о ней не рассказываешь. Она счастлива?
Наваждение исчезло. Как жаль…
– Не думаю, что она счастлива, – сухо ответила Наташа. – Вышла замуж без любви, просто для того, чтобы считаться замужней дамой. Почти до сорока лет ждала прекрасного принца, а в результате оказалась в Набережных Челнах с мужем-инвалидом и маленьким ребенком. Девять лет назад она увезла с собой маму, чтобы та помогала ей по хозяйству. Но об этом ты, вероятно, знаешь из писем Бэллы Львовны. Если тебе интересны подробности, ты можешь ей позвонить, у них есть телефон.
– Где у вас принимают кредитные карты? У меня рублей нет, а я хотел бы, чтобы мы с тобой пообедали вместе.
Кредитные карты! Положительно, Марик решил, что едет в Западную Европу. Наташа с трудом сдержала язвительную усмешку.
– Самое приличное из того, что рядом, – «Пицца-Хат» на Тверской, недалеко от памятника Пушкину, – ответила она. – Все остальное – рестораны
Ей отчаянно хотелось вернуться домой, она промокла и продрогла, и в то же время хотела продлить эту прогулку с Мариком, так похожую на настоящее свидание влюбленных. Она упорно цеплялась за свою юношескую мечту и надеялась, что настанет хотя бы один момент, похожий на ее сладкие и тревожные давние грезы. Пусть не тогда, пусть только сейчас, но она переживет эту волшебную минуту иллюзии взаимной любви.
На Тверскую тоже отправились пешком, Марик, казалось, не замечал непогоды и с упоением рассказывал Наташе обо всех встречавшихся на их пути зданиях и о том, как он приходил сюда в юности, о чем думал в эти минуты, о чем мечтал. Ей было не интересно, но она делала вид, что внимательно слушает, и даже вопросы какие-то задавала, и кивала, и улыбалась. Про себя Наташа решила больше не навязывать Марику тем для разговора, пусть сам задает вопросы и сам рассказывает. В конце концов, он приехал в Москву, имея собственные цели, у него были свои представления об этой поездке, свои желания, свои интересы, и какое право Наташа имеет в это вмешиваться? Он хотел пройтись по улицам, с которыми у него связаны счастливые и теплые воспоминания, – пусть ходит. Он не хочет говорить о неприятном – и не надо. Он хотел окунуться в свою юность, и Наташа не станет навязывать ему проблемы немолодого, обремененного ответственностью человека. Не за проблемами он сюда ехал, а за радостью.
В ресторане они заняли столик на двоих и заказали пиццу и красное вино. Наташа согрелась, и ситуация уже не казалась ей такой раздражающей.
– Сколько дней ты пробудешь в Москве? – спросила она, отпивая вино из бокала.
– До десятого декабря.
– Как жаль! – вырвалось у нее. – Одиннадцатого у Иринки свадьба. Порадовался бы за нее.
Марик равнодушно пожал плечами.
– Но я же все равно не смог бы там присутствовать, я ведь не родственник. Я имею в виду – официально.
– Ты не прав. Все знают, что девочка – сирота и у нее никого нет, кроме соседей по квартире, которые фактически заменили ей родственников. Твоя мама будет на торжестве, это уже решено. И ты мог бы пойти, это выглядело бы совершенно естественно.
Наташа ожидала шквал вопросов: кто жених, из какой семьи, где будет организовано свадебное торжество, какое платье будет на невесте, какие предполагаются подарки, что ему самому подарить дочери. Был и еще один вопрос, которого она боялась, но к которому была готова: а почему на этой свадьбе будет только Бэлла Львовна, но не будет Наташи с мужем? Сказать Марику правду о том, что она боится быть узнанной отцом жениха, невозможно, поэтому заранее была заготовлена версия о нежелании Иринки считаться протеже известного режиссера Вороновой. Версия была, конечно, правдоподобной, ведь в институте Ира твердо придерживалась именно этого. Но для отсутствия на свадьбе выглядела, конечно, слабовато, ведь на торжестве предполагалось присутствие только родственников, и никаких институтских друзей и подружек, для которых появление Вороновой могло бы иметь хоть какое-то значение. Однако никакого другого объяснения у Наташи не было, и она полагалась исключительно на уверенность в голосе и способность заразить собеседника своей правотой.
Но, вопреки ожиданиям, никаких вопросов не последовало. Марик начал перечислять своих старых друзей, с которыми поддерживал переписку после отъезда и с которыми хотел бы повидаться, рассказывал о тех, кто, как и он сам, уехал в Европу и Америку, о том, как сложилась их жизнь и чего они достигли, радовался их успехам и без конца повторял, что если бы они остались в России, то вынуждены были бы прозябать в нищете и унижениях. Наташа сначала пыталась горячо возражать, приводила в пример семью Инны Левиной-Гольдман, ее отца и мужа, да и саму Инку: все сделали прекрасную карьеру в бизнесе, процветают и на жизнь отнюдь не жалуются, сейчас строят особняк за городом на месте старой дачи, ездят каждый на своей машине. Гриша Гольдман – уважаемый врач, кандидат медицинских наук, он считается лучшим диагностом среди московских врачей-гинекологов, к нему на консультации ездят даже из других городов и платят огромные деньги. Но Марик как будто не слышал ее, твердя одно и то же: там лучше, там свободнее, там прекрасно и удивительно, и если бы он не уехал, его жизнь не состоялась бы. В какой-то момент Наташа перестала слышать его, оглушенная внезапной догадкой: он абсолютно безразличен к своей дочери, она ему не нужна и не интересна, и он вовсе не пытается оценить результаты Наташиных трудов по взращиванию и воспитанию Иры. Он давным-давно и думать о ней забыл. Тогда, в июне 1972 года, накануне отъезда в Израиль, он еще был здесь, в Москве, в их старой коммунальной квартире, и проблемы одинокой стареющей матери
За два дня до отъезда Марика Наташа вернулась домой около девяти вечера, и тут же Вадим обрушил на нее неожиданное сообщение:
– Сегодня приходили из риэлторской фирмы, разговаривали с Бэллой Львовной. Они предлагают нас расселить. Ты представляешь, Наташенька, у нас будет своя квартира, отдельная! И нам это не будет стоить ни доллара, ни копейки! Пойдем скорее к Бэлле Львовне, она нам все расскажет, и вместе обсудим.
Глаза у мужа возбужденно горели, и понятно было, почему. Вадим никогда в жизни не жил в коммуналках, не готовил на общих кухнях и не пользовался общими для нескольких семей ванными и унитазами. Он был от природы брезглив, любил чистоту и аккуратность и приходил в бешенство, увидев на ванне или раковине недостаточно тщательно смытые следы мыльной пены. Конечно, норов свой ему приходилось сдерживать, он – человек хорошо воспитанный, а Иринка и в особенности Бэллочка с ее ухудшающимся зрением далеко не всегда оставляли сантехнику в идеальном состоянии. Переехав в Москву, он вынужден был мириться с условиями совместного с чужими ему людьми проживания, но мечту об отдельном жилье лелеял. И вот мечта уже почти сбылась!
У Наташи было к проблеме принципиально иное отношение. Она прожила здесь всю жизнь, привыкла, ничего иного не видела. И Иринка, и Бэлла Львовна – не чужие ей, они давно стали членами ее семьи, Иринка – сестрой, Бэллочка – бабушкой для ее сыновей, мальчики даже называют ее бабой Бэллой. И убирать за всеми Наташе вовсе не в тягость, она и к этому с детства привыкла, еще девчонкой мыла полы и стирала вместо беременной Ниночки и ослабевшей от пьянства старой Полины. И вообще всем помогала. Для нее такая жизнь – норма. И еще одно: как же Бэлла Львовна останется одна, если они разъедутся? То есть одна-то она, конечно, не останется, Наташа будет приезжать к ней, привозить продукты, убирать квартиру, стирать, готовить. Но ведь это нужно будет делать каждый день. А если Бэллочка, не дай бог, заболеет и будет нуждаться в постоянном уходе? Где взять время и силы? Сейчас Наташа готовит сразу на всех и времени на переезды из квартиру в квартиру не тратит, а потом как будет? Нет, нельзя ей разъезжаться с Бэллой Львовной.
– Я нарисовала этим риэлторам полную картину, объяснила, что у вас двое сыновей и вам нужна квартира из трех комнат, не меньше, – обстоятельно излагала Бэлла Львовна. – Они сказали, что могут предложить нам две однокомнатные квартиры и одну трехкомнатную, а если вы согласитесь жить в отдаленном районе – то и четырехкомнатную.
– Четыре комнаты! Ты слышишь, Наташка? Четыре! Вместо нынешних двух.
Вадим с трудом справлялся с охватившим его возбуждением, ерзал на диване и радостно улыбался.
– У каждого из мальчиков будет своя комната, они уже большие, еще два-три года – и они не смогут жить вместе. У нас с тобой будет спальня и общая гостиная, никто никому не мешает! Блеск!
– Погоди, Вадим. – Наташа жестом остановила его и снова повернулась к соседке: – В каких районах они предлагают нам квартиры?
– Сказали, что будут подбирать разные варианты и предлагать нам. А эту квартиру они приведут в человеческий вид, отремонтируют и продадут состоятельным «новым русским». В нашем доме они уже три квартиры расселяют.