Тот самый яр...Роман
Шрифт:
Штрафбатовец подмигнул снайперу: мол, не выдавай тайну.
— Да, в одном гвардейском полку служили, — провёл Горелов первую стёжку вранья.
— Чудеса! Штрафники и гвардейцы!
— Мы и первой, и пятой кровью смывали несуществующий позор, — помогал наводить историческую справку Натан.
— Страшно было? — Женщина усердно выковыривала вилкой икру из карася.
— Первые три года, — улыбнулся Сергей.
— А потом? — не задумываясь над абсурдностью вопроса, серьёзно спросила дама.
— Потом, как по
Фронтовики держали на приколе думки о яре. Знала бы любопытница, какими фронтовыми товарищами были застольники перед большой войной на войне малой — внутренней.
Там, на Оби — жертвы, павшие не за Отечество. Они падалью свалены в яр по прихоти отъявленных врагов трудового народа.
Трактат о его вековой жертвенности перерабатывался историком по ходу следования безостановочных лет. Факты давили почти неподъемным грузом. В другой стране человек с аналитическим мышлением мог свободно пробить брешь в бастионе событий. Не страшась наказания, преследования и даже репрессий, провёл бы по истории социализма не красную — чёрную линию неприятия российской действительности…
Учёный отрешенно смотрел куда-то в жуткую даль отмерших событий. Что-то спрашивала Полина, что-то отвечал чикист-снайпер.
— Серж, что с тобой? Переходишь в параллельный мир?
— Жуй, жуй икру… разговор во время еды — удар по пищеварению.
С улицы доносилась бравурная музыка, её прорывал девичий визг, приглушал рассыпчатый смех парней.
— Гвардейцы, не унывать! Или не ваш день сегодня?
— Наш, наш! — Натан встал размять раненую ногу. Прошёлся до двери, обратно.
— На танцы тянет? — донимала Полина. — Кавалер, приглашай даму.
Поднялась, встала в позу ожидающей невесты.
— Извините… не могу… нога от ранения подсекается…
— Серж, заменяй однополчанина.
— В другой раз. Исторический момент не подходящий.
— Мне что — со стороны искать танцора?
— Иди, ищи! — разозлился учёный.
Его раздражала напускная весёлость, назойливость женщины, так скоро забывшей о бесчеловечности властей, готовых подвергнуть трупы второму насильственному уничтожению.
— Фи! Какая скука!
Снайпер предложил пройтись по городку. Он чувствовал себя виновным, третьим лишним.
Фронтовики дружно направились к двери.
— Мужики! Вы чё?! Ну, ладно — фронтовое братство святое, но разве можно меня бросать?
Ноги невольно шагали к пристани, к яру.
Военных и шустряков в штатском заметно прибавилось.
Оцепление начиналось на верхней точке спуска к речному вокзалу.
Троицу не пропустили, потребовав специальные пропуска.
— Вы что из трагедии военную тайну делаете? — геройски спросила Полина. Она сейчас отважилась сверкнуть доблестью. Пусть знают однополчане, что не они одни Победу делали.
— Нельзя… говорят нельзя…
Сержант
— Позови капитана!
— Вы его знаете? — сбив спесь, поинтересовался розовощёкий юнец.
— Я и генералов знаю, — врала напропалую подогретая вином чиновница.
— Не велено… не положено… мы при исполнении…
Фронтовики знали о силе приказа, поэтому молча повернули в сторону омытого первым дождём городка.
— Вы что меня не поддержали? — напустилась на молчаливых бойцов героиня недавней схватки с безусым сержантом.
— Мы подумали, — усмехнулся Сергей, — что ты с генералами и… маршалами знаешься… куда нам, рядовым, соваться в цепь охраны.
— Втроём мы бы пробили брешь.
— Зачем? — спросил равнодушно Натан Натаныч. — Мы плывущих трупов на войне насмотрелись… здесь их аккуратненько, со всеми водными почестями приберут… на каждый скелет груз и путешествуй мешок с костями в придонных водах до Обской Губы, может, и до Северного Ледовитого…
— Варвары! Вот варвары! — кипела неуёмная дама.
— Вот теперь ты мне нравишься, — обнимая за плечи, похвалил учёный. — Когда выплёскивается непритворное негодование, человек молодеет. Кровь особую очистку проходит.
— Тогда она успела очиститься за годы правления крикливой показушной власти…
Нравилось Горелову вот такое ударное восприятие почти коммунистической действительности. Полина черпала энергию историка. Была очарована смелостью идей учёного, его упорством в отстаивании неколебимых позиций. Его затаскивали в партию на крепком аркане убеждений. Стоило аналитику истории вспомнить грехи малые и великие рулевого, его курсы, протащившие страну по рифам — отпадала всякая охота даже говорить на упёртую тему. По его прямой наводке не вступила в ряды и Поля.
Оглянувшись на растянутую цепь солдат, Горелов увидел парня, защищающего свой фотоаппарат. Сержант его вырывал, а плечистый малый в фетровой шляпе тянул к себе.
Подбежал на выручку ефрейтор, завёл фотографу руки за спину.
Вытащив и засветив плёнку, служивый с широкими лычками на погонах вернул фотоаппарат владельцу.
— Беззаконие! — негодовал парень.
— Снимать запрещено…
— Концлагерь что ли на плёнку попал?
Чертыхаясь, юноша нехотя потащился по широкому взвозу.
— Опупели вояки! — Полина развела безнадёжно руки. — Ни посмотри. Ни пофотографируй.
Вдруг из охранной цепи, сильно жестикулируя, вышел знакомый снайпера Натана. Васька был без меры возбуждён, выдыхал тягучее ээххх! Увидев квартиранта Октябрины, обрадовался. Ускорив шаги, подошёл, точно к родственнику.
— Рассказать всё начистоту?.. Значит так… Пригласили нас, лодочников, трупы… топить… По два ящика водяры — цена расплаты… Согласился по-глупу… Как увидел оскаленных мертвецов, дохнул хлорки — блевотина полилась…