Товарищ "Чума" 4
Шрифт:
Однако, если вспомнить мифическую лернейскую гидру[1], у которой вместо одной срубленной башки отрастает сразу две, то всё вполне возможно. Сказки, как оказалось, имеют под собой реальную основу. И пренебрегать ими не стоило.
— Не смей! Останешься без рук! — сорванным от крика горлом просипел я.
Хотя, вполне мог и в «ментальном диапазоне» с братишкой связаться. Но голова от боли совсем не варила, а вот всякую хрень вполне себе спокойно подмечала. Пока злыдень пытался меня спасти (правда, пока безрезультатно) от неожиданной «напасти», Акулина выскользнула из избы, оставив нас
— П-пратиш-шка Ш-шума… — нервно вращая светящимся глазом, виновато зашепелявил мой бессменный напарник. — Не с-снает Лих-хорук… ш-шем помош-ш… теп-пе мош-шно…
— Не бзди, братишка, прорвёмся! — Я попытался встать с кровати самостоятельно, но тут же рухнул обратно на жалобно скрипнувшую сетку.
Ноги не держали, да и сил совсем не осталось — словно жаркое чёрное пламя выжирало их, не давая восстановиться. Я почувствовал, как под моей спиной начали лопаться приплетённые между собой металлические спирали сетки. Одна за другой. Одна за другой. Они не рассыпались прахом под воздействием этого странного пламени — они просто рассыпались под воздействием коррозии, как и фашистские танки, когда их накрывала «волна тлена».
Было что-то общее между черным пламенем и той смертельной волной, которой я сносил целые боевые соединения танковой дивизии вермахта. Это было как… Как огонь и дым, понял я. Разница только в масштабах «применения». Вот только отчего же сила, ранее подчинявшаяся мне беспрекословно, вдруг «решила» уничтожить и меня самого?
Но этого, похоже, я никогда не узнаю, если прямо сейчас не произойдет какого-нибудь чуда. Терпеть адскую боль не было никаких сил, и я надрывно заорал, чтобы хоть как-то заглушить «весьма и весьма неприятные ощущения».
От моего крика охватывающий меня огонь на мгновение затух, а потом «сдетонировал», разбегаясь по избе призрачной «ударной волной», дробя в мелкое крошево стекла на окнах и фарфоровую посуду на столе. Щуплое тело Лихорука оторвало от пола и с силой приложило о бревенчатую стену, едва не размазав по ней словно соплю.
Светлая древесина мебели, соприкоснувшись с этой «волной», мгновенно потемнела и местами начала осыпаться трухой. Дела начинали принимать скверный оборот: мало того, что я сам «сгорю», так еще могу и моих распрекрасных хозяек оставить без жилья и с голым задом. Нужно было срочно выбираться на улицу. Буду спокойненько себе тлеть на земельке, под высоким и ясным голубым небом. И главное — не принесу никому никакого вреда.
Лихорук, наконец, отлепился от стены и тоже рванул на улицу следом за Акулиной, болезненно припадая на левую ногу. Мне показалось, что у него даже горб ровнее стал от этого удара. Глядишь, после таких «мануальных» процедур, и вовсе писаным красавцем станет, если в процессе не помрет.
Были бы у меня силы, я бы непременно поинтересовался: а куда это он так стремительно удалился? Явно что-то задумал. Но, сомневаюсь, что его задумка сможет погасить это дьявольское чёрное пламя.
Бздынь-бздынь-бздынь! — С легким звоном одна за другой лопались пружины панцирной сетки, а я провисал всё ниже и ниже. Скоро уже и задницей пола достану. А после того, как толстые доски пожрёт тлен, и вовсе в подвал провалюсь. Будет здорово, если изба уцелеет…
Неожиданно
Но все оказалось гораздо проще — никакое это не щупальце, а одно из плетущихся растений лешего. Что-то типа гигантского вьюнка, только толщиной в мою руку. На таких «лианах» дедко Большак в нашу первую встречу злыдня между деревьев распял. Значит, и леший на помощь прибыл.
Это не могло не радовать. Может быть такая могучая и древняя сущность сумеет что-то придумать. Я даже выдохнул с облегчением, выпустив изо рта рваныйчернильный протуберанец[2], взметнувшийся к самому потолку и слегка «разъевший» несущую деревянную балку.
— Твою дивизию! — превозмогая боль, ругнулся я сквозь сжатые зубы. Акуратнее надо быть…
Лиана тем временем, словно стремительная змеюка, свернулась пружиной и прыгнула в мою сторону. Она успела ввинтиться в черные языки огня, и даже обвиться вокруг моего обнаженного тела на несколько оборотов, сдернув меня с рассыпающейся от коррозии кровати. И только после этого рассыпалась серой невесомой пылью, осев «привкусом» могильного праха на губах.
Я, с размаху долбанувшись о скобленые добела доски и, оставляя на них серые пятна трухи, по инерции прокатился по полу. Но лианы не дали мне остановиться — мгновенно отращивая новые плети, они раз за разом оплетали моё тело, подтаскивая всё ближе и ближе к двери.
Они рассыпались прахом в черном пламени, охватившем моё тело, но не оставляли попыток. И вот, наконец, они выдернули меня на крыльцо, основательно приложив головой о дверной косяк. В моих глазах и без того всё кружилось и стоял «туман», а теперь ещё и «искры полетели» в разные стороны.
Но я был благодарен лешему даже за подобную неуклюжую помощь. А по-другому из избы меня было и не вытащить. Уже с крыльца лианы меня сдёрнули буквально за считанные мгновения и, ловко сменяя развеянные в прах хлысты, потащили к ближайшим деревьям.
Краем глаза я успел заметить моих хозяек, тихо стоявших в сторонке и не вмешивающихся в моё необычное перемещение. А на самом краешке леса неподвижно стоял дедко Большак, что-то разжевывая почтительно слушающему его злыдню.
Превозмогая чудовищную боль, я, используя нашу с братишкой связь, попытался «подслушать», о чём идёт разговор. Но едва я прикоснулся к сознанию злыдня, как его и без того уродливое лицо, исказилось, словно его огнем обожгло.
«Вот же я дурень!» — запоздало сообразил я, что через эту активированную связь, мой одноглазый братишка испытал все «прелести» моего нынешнего состояния.
Я резко оборвал её, успев расслышать только то, что леший предлагал утащить мою пылающую тёмным огнём тушку в какую-то глубокую карстовую пещеру с подземным озером, где даже летом не тает вековечный лёд.
Лесной владыка надеялся, что ледяные воды озера сумеют погасить темный колдовской огонь. Либо немного замедлить его действие и облегчить страдания, пока не будет найден действенный способ мне помочь.